Я не признавал учения Христа за откровение, но даже при малом знакомстве с религией христианской я видел, что все, что есть хорошего в магометанстве, почерпнуто из учения Христа, а все неопределенное, туманное миросозерцание внесено в него учениями Будды или Сакия Муни.
Да, я считал учение христианское за совершеннейшую философию. Но я не признавал его за богооткровение, и потому не было для меня закона, и не было религии…
Чем могли направляться мои действия и к чему должны были они приводить?
Цель ускользала от меня, и смысл жизни терялся.
Я хорошо знал, что считают за истину последователи Магомета, я помнил, как складывалась жизнь народов Востока под влиянием их религиозных верований.
Но ни закон Магомета, ни эти верования не были для меня истиной… Там, в новом мире новых народов, хотел я проложить свои первые шаги на пути к истине…
Я жаждал узнать все, что только мог, про историю и устройство западных государств.
Я не только жаждал видеть Агнессу, но и слышать ее.
После захвата крепости я тотчас отправил Бедр-ал-Джемала к иракскому даю с приказанием немедленно доставить в Аламут моих жен и невольниц.
С каким нетерпением ожидал я прибытия Агнессы! С каждой минутой время для меня тянулось все медлительнее, и ничто уже не могло оторвать меня от единственного помысла и единственного желания, овладевшего мною.
Наконец, желанный миг настал — и Агнесса стояла передо мной.
Что-то новое появилось в выражении ее лица с тех пор, как я не видал ее: печаль и задумчивость виднелись в ее взоре и резче стала ее грустная улыбка. Когда ее привели ко мне и мы остались вдвоем, я несколько мгновений не мог произнести ни слова.
И ее щеки было вспыхнули румянцем и радостью блеснул взор. Но тотчас и прошло все, задернутое прежним грустным облаком.
— Какое счастье видеть тебя! — наконец, воскликнул я, пытаясь прижать ее к моей груди.
— Оставь, Аменопис! — воскликнула она, освобождаясь,
— помни — я не для тебя!..
При этом неизменном ответе вновь вспыхнуло во мне негодование и оскорбленное самолюбие.
— Для кого же, — вскричал я, — если ты любишь меня?.. Помни, твоя жизнь так же долга, как и моя… Умрут десятки, сотни поколений — но мы, мы будем еще жить…
— Не напоминай об этом, — прервала она меня, — страх наполняет мою душу при этой мысли…
— Страх? Страх перед жизнью?.. Полно, Агнесса!.. Я слишком кроток с тобой!.. Я — твой господин!.. Одумайся!.. Помни, что через день ты станешь моей женой!..
Она побледнела, как брошенное на ее плечи покрывало. Взор ее сверкнул знакомым мне огнем.
— Никогда!.. — воскликнула она, выпрямляясь.
— Сегодня!.. Сейчас!.. — вскричал я, делая шаг к ней.
Я не знаю, что было бы дальше. Но в эту минуту троекратный стук раздался из-за занавесы, прикрывавшей дверь.
Я пришел в себя, услышав этот стук.
На мой отзыв на пороге показался Бедр-ал-Джемал.
— Что случилось, Джемал? — спросил я. — Как осмелился ты взойти?..
— Прости, повелитель, — отвечал начальник моих войск,
— но прискакал гонец от сторожевых отрядов — войско франков находится в шести часах пути от Аламута.
Крик вырвался из груди Агнессы. Я понял, что его вызвало, и наполовину с горестью, наполовину с негодованием воскликнул:
— Не думай, что свобода ожидает тебя!.. Как тростник перед порывом бури, сломятся под моей рукой твои франки!.. Если же победа будет не на нашей стороне — то все-таки ты не уйдешь от меня!.. Если ожидает меня смерть — то умрешь и ты!..
Отдав приказание увести Агнессу и бдительно стеречь ее, я быстро надел вооружение и поднялся на сторожевую башню.
— Ударьте тревогу! — приказал я часовым.
Посреди башни утвержден был громадный медный диск, ударяя в который, часовые созывали в крепость федаев, живших в ближайших к замку селениях.
Загудела медная громада, и вскоре склоны горы покрылись всадниками и пешими, в полном вооружении спешившими к замку.
Гарнизон уже занимал свои места на стенах; в громадных котлах, помещавшихся на особо выстроенных очагах, растапливалась уже смола и свинец, кипятилась вода и накаливался песок, — все это должно было обрушиться на головы врагов, если б они решились на приступ.
Я пошел по стенам, осматривая порядок, как вдруг позади меня раздался голос:
— Повелитель, не лучше ли выйти навстречу франкам, чем ожидать их здесь?..
Я обернулся.
Позади меня стояла фигура старого Мегди, облеченного в ратные доспехи.
— И ты, старик, собрался воевать? — с улыбкой воскликнул я.
— Почему же нет, повелитель?.. Луна и крест ведут кровавую борьбу между собой!..