Лишь только стемнело, как я должен был, по принятому обычаю, стать на страже и пробыть так до утра.
Вне лагеря выдвинут был высокий крест, под которым сложено было все мое вооружение. Сюда привели меня братья и оставили одного, с мечом в руке.
Медленно тянулось для меня время. Я находил ненужным все эти обряды и равнодушно взирал на изображение креста — символ моего нового служения.
В тишине и безмолвии тяжелая грусть овладевала мною все с большей и большей силою.
О, каким одиноким казался я себе!.. Все люди, которых только я видел, верили и жили своей верой, сплачивавшей их воедино. Но у меня не было веры, и я не мог слиться с ними!..
Между мною и всеми остальными людьми воздвигалось невидимое, но непроходимое средостение, отчуждавшее меня от всего мира!.. От всего, что может быть дорогого у человека, даже лишившее меня любви той, которую я мечтал своей и мне предназначенной!
И она бежала от меня!..
Я взглянул наверх, на мириады звезд, сверкавших золотистыми точками… Я пал на колени и отдался столь родной для меня молитве… И чем больше охватывало меня молитвенное настроение, тем заметнее успокаивалась моя душа, чувствуя присутствие Бога!..
При первых лучах рассвета собрались братья.
Еще раз вопросил меня рыцарь Вальк:
— Принимаешь ли ты служение Креста?..
— Принимаю! — отвечал я твердым голосом.
— Даешь ли ты обеты благочестия и послушания?
— Даю!
Рыцари Вальк, Тельрамунд и Гастон помогли мне поднять полное вооружение. Первый раз в жизни прикоснулся я губами к св. Кресту — и с этой минуты вступил в братство.
Один за другим подходили ко мне рыцари и воины и, поздравляя, целовали меня.
Душа моя прояснела, — я сознавал теперь, что я близок этим людям, что я не одинок!..
Кончился этот обряд, и крестоносцы выстроились в ряды.
— Братья! — обратился к ним Вальк. — Согласны ли вы иметь своим вождем благородного кавалера Лакруа?
— Согласны! — раздался единодушный ответ.
— Рыцарь! Согласен ли ты стать начальником братьев св. Креста? — обратился Вальк ко мне.
— Согласен!
Рыцарь Вальк, а за ним и все другие опустились на колени, подняли руки кверху и произнесли вслух клятву в послушании мне.
Снова возложили на меня драгоценный крест — и я стал гроссмейстером рыцарского ордена братьев св. Креста!.. Вот и теперь передо мной, умирающим, висит этот крест — символ моего служения!..
Но иные чувства наполняют теперь мою душу при виде этого орудия искупления рода человеческого! В величии славы и в сиянии кротости и любви восстает передо мной образ Бога моего Христа Спасителя!..
XIX
Царство священного Солима! Где оно находилось и куда должен был я вести мою дружину?
На востоке, в пределах Персии и ее провинций, мне были известны все места, и я с уверенностью сказал своим рыцарям, что там нельзя было найти того, чего они хотели.
Но в горах Ливана, как сообщали мне мои федаи, замкнуто жили какие-то люди, составлявшие тесную общину. Проникнуть к ним было почти невозможно через густые леса и непроходимые горы. Но я наверное знал, что они не исповедовали ислама и поклонялись кресту.
Я сообщил об этом рыцарям. После долгих рассуждедений решено было повернуть обратно и направиться именно этим путем.
Ливан представляет собой самую высокую часть сирийских меловых гор. Он тянется по самому берегу моря, со стороны которого доступ к нему невозможен.
Но и с западной стороны путь лежит чрез труднопроходимые сирийские горы, населенные воинственными, враждебными племенами.
Чем дальше двигались мы, тем труднее и труднее становился поход. Наши вьючные животные изнемогали и, часто случалось, срывались вниз с крутых обрывов.
Идти, с самого вступления в горы, приходилось в полном вооружении, так как нам необходимо было постоянно отражать непрерывные нападения диких племен.
Воины и даже сильнейшие из рыцарей изнемогали, но ни усталость, ни недостаток съестных припасов, ни жара и ночной холод, — ничто не могло утишить в них рвения. Они были уверены, что там, за голыми склонами сирийских гор, лежит обетованное царство… И странно, я сам начинал верить в существование этого царства: я все более и более проникался духом учения христиан, но оно передавалось мне устами грубых воинов, суеверных, как дети. Верования христианские в них смешивались с легендами, и их мистицизм невольно отразился и на мне.
И мне теперь представлялось, что там, далеко впереди, лежит священное, таинственное царство… Тем более склонялся я к этому, что случайно доходившие до нас сведения подтверждали, что в Ливанских горах действительно существуют какие-то таинственные, но, видимо, христианские секты.