Из открытых дверей кирхи доносились низкие торжественные звуки органа. Люди слушали с обнаженными головами, шептали друг другу имена прихожан под красным балдахином. Старейшины цехов проходили обособленной группой, и впервые горожане нарушили благоговейное молчание, радостными возгласами приветствуя цеховых мастеров. Старейшины принадлежали к их среде, были их представителями. С ними вынуждены были считаться и правители города. Важно шел бургомистр Бертрам Вульфлам со своими сыновьями: Вульфом с одной стороны и Вульвекеном - с другой; огромные великаны походили скорее на воинов, чем на патрициев. Бургомистр в черном бархате, с тяжелой золотой цепью на шее, в берете - перо. Его сын Вульф, начальник городской стражи, в кольчуге, в кольчужном наголовье на огромном бычьем черепе, с большими шпорами на сверкающих латами ногах. Вульвекен Вульфлам, фогт Сконе, в кирасе и шлеме, с широким мечом на боку. Горожане кланялись, но криков приветствия не было. Когда же появился новый ратсгер Карстен Сарнов, мастер цеха мясников, в великолепной куртке светлой кожи, с мечом на боку - знаком его нового положения, они приветствовали своего собрата. Это была их победа - человек из их среды попал в число знатных мужей города. В его лице они вошли под балдахин, это он представлял их в магистрате и на скамьях магистрата в кирхе святого Николая, которые были на менее почетны и роскошны, чем скамьи благородного сословия. Дородный мясник уже вполне вошел в свою новую роль.
За ним следовал Герман Хозанг, торговец и ратсгер, искренний друг ремесленников и заклятый враг Вульфлама. Неторопливо, задумчиво шел он рядом со своей юной светловолосой женой, одетой в длинное платье цвета морской волны. У него было узкое, выбритое лицо, на нем была простая серая куртка и такого же цвета берет, на широком желтом поясе висел короткий меч. И хотя ему было за сорок, он был строен и выглядел молодо. Празднично одетым горожанам, которые приветствовали его и кланялись, он отвечал улыбкой. Вместе с Карстеном Сарновым они возглавляли борьбу против семейства Вульфламов. В магистрате он был одним из тех, кто мужественно выступал против этих волков и отстаивал права горожан, кое-кто поговаривал, что он состоит в тесной связи с добившимися успехов ремесленниками Брауншвейга и Франкфурта. Многие надеялись, что под его руководством и в Штральзунде патриции будут сломлены.
Карстен Сарнов сидел на скамье магистрата среди "новеньких" членов, Герман Хозанг - среди "уже не раз заседавших", трое Вульфламов сидели в первом ряду среди "старых" членов совета. Этот стародавний порядок магистрата строго соблюдался и в кирхе святого Николая. Среди жен ратсгеров, которые сидели посредине церкви, у кафедры, была и молодая жена Хозанга. Несмотря на простой неброский наряд, она несомненно была самой привлекательной, и ее все беззастенчиво разглядывали, а особенно толстые, увешанные драгоценностями жены Вульфламов, супруга же Вульфа Вульфлама прямо не сводила с нее глаз, ибо притязала на звание не только самой богатой, но и самой прекрасной дамы Штральзунда. Все еще помнили, как во время бракосочетания жених Вульф Вульфлам, чтобы она не испачкала своих башмаков, устелил ей путь от своего дома до кирхи святого Николая английским сукном.
Хозанг чувствовал себя в среде этих бюргеров чужим и одиноким; никто не обращался к нему, никто не приветствовал его, и только Карстен Сарнов помахал ему поднятой рукой. Да, Герман Хозанг, штральзундский купец, сидел в магистрате среди врагов. Может быть, кто-нибудь и хотел бы проявить к нему дружеские чувства, но страх перед всемогущими Вульфламами не позволял этого сделать. Хозанг был избран народом и среди патрициев оказался изгоем.
Звуки органа смолкли, архиепископ Роскилльский поднялся на кафедру. Сияли расшитые золотом митра29 и стола30, в которые он облачился в честь великого праздника, пектораль31 на его груди сверкала брильянтами. Подавленные этим блеском верующие благоговейно молчали. Архиепископ обвел взглядом скамьи магистрата и начал протяжно:
- ...Omnia vincit amor...32
Хозанг видел пред собой плотные затылки главных врагов. Они, несомненно, были преисполнены сознанием своей мощи, особенно теперь, после событий в Анкламе.
Горожане Анклама попытались поднять восстание и установить новые демократические порядки в городе. Восстание было потоплено в крови герцогом Померании. На помощь герцогу Богиславу пришел Вульф Вульфлам, он делал свое дело: колесовал и тащил на эшафоты мятежников, анкламских ремесленников. Его любимым изречением было: "Пусть лучше город провалится в преисподнюю, чем им будет править чернь". Анклам не провалился в преисподнюю - он стал грудой развалин, братской могилой. Из дани, которой еще обложили несчастный город, четырнадцать тысяч марок и два корабля достались Вульфу Вульфламу. "Подождите, мерзавцы, вам придется за все расплатиться, - подумал Хозанг. Расплатиться так, как это принято у купцов. Ваше могущество не вечно".
- ...pater, ora pro nobis! Amen!33 - закончил архиепископ и все повторили:
- A-a-amen!
Когда Герман Хозанг вслед за Вульфламами одним из первых покинул кирху, толпа, которая во все время службы терпеливо стояла перед церковью, разразилась криками ликования. Чтобы Вульфламы не приняли эти восторги на свой счет, горожане беспрестанно кричали:
- Хозанг!.. Да здравствует ратсгер Хозанг!..
Вульф Вульфлам шепнул отцу:
- Видишь, нам нельзя терять времени!
И бургомистр, окинув недобрым взглядом мятежную толпу, кивнул в знак согласия.
После этого торжественного празднества Клаус и Герд Виндмакер посетили Хозанга. Дом Хозанга находился недалеко от кирхи святого Николая, поблизости от ратуши34; это было старое здание, которое уже простояло на этом месте, наверное, не меньше ста лет и среди больших, недавно окрашенных зданий, выглядело довольно скромно. Высокий фронтон устремлялся вверх семью уступами так, что казался похожим на торчащую кверху семипалую руку. Фасад здания был непритязательный, гладкий, без эркеров и каких-нибудь украшений. И внутри здания была такая же простота. На полу стояли бочки и мешки. Деревянная лестница вела в верхние этажи.
Они сидели перед купцом в длинной, почти пустой комнате, в которой стояли широкий стол, несколько стульев и весы; тут же находился и огромный волкодав, который не спускал глаз с незнакомых людей. Клаус просил купца взять его матросом. Он показал рекомендации уважаемых горожан: мастера Тибада - бочара, у которого он работал зимой, и мастера рыбного цеха хорошего знакомого Герда Виндмакера.
Хозанг молча рассматривал обоих парней. Простое непринужденное поведение Клауса понравилось ему: "Из этого вышел бы добрый моряк".
- Ты должен быть готов к борьбе, если хочешь на мой корабль, - сказал он. - "Женевьева" - одно из тех судов, которое постоянно подстерегают опасности. С тех пор как я стал ратсгером, пираты особенно интересуются этим судном.
- С тех пор как вы стали ратсгером? - не понял Клаус.
- Мои враги - могущественные люди, - пояснил купец.
- Я думаю, пираты - враги всех купцов, - ответил Клаус.
- Ты ошибаешься. Кое-кто из купцов с ними заодно. А есть такие купцы, которые и сами непрочь заняться пиратством. А один... Один из моих врагов очень влиятельный человек.
- Но зато у вас сотни друзей! - воскликнул Клаус.
- Один враг - это много, а сотни друзей - это мало, - смеясь ответил Хозанг.
- Вы имеете в виду Вульфлама, не так ли? - вмешался Герд.
- Весь город знает моего врага, - ответил Хозанг.
- И я знаю одного из этих Вульфламов, - горячо начал Клаус, - того, который был фогтом в Сконе. Он высек восьмерых олдерменов и одному выколол глаза. Но преступление, за которое он их наказал, было подстроено им самим, чтобы присвоить их жалованье.
- И, наверное, еще и кассу витта, - заметил Хозанг, - он и о ней позаботился, не так ли?