— Хочешь, чтобы мать услышала? — Руб зажал мне рот. — Учти — она расскажет отцу, и тогда влетит не мне одному. Нам обоим достанется.
Такое было правило в нашей семье. Если случалась какая заваруха, на орехи получали все, кто хоть как-то замешан. Папаша выходил с таким видом, который ясно говорит: у меня был адский денек, и я пришел домой не затем, чтобы разбираться тут с вами. И отвешивал нам то по уху, то по ребрам. Без всяких рассусоливаний. Если прилетало Рубу, то и мне прилетало. И потому, как бы жестоко мы ни дрались, это не шло дальше нас двоих. Обычно нам своих тумаков хватало. Уж точно мы не жаждали добавки от отца.
— Ладно, ладно, — когда мы укрылись в ванной, я налетел на Руба: — Че за фигня, это за что ты меня, вообще?
— Не знаю.
— Не ври. — Я уставился на этого олуха. — Ты отсушил мне ногу без всякой причины? Это дичь какая-то, дичь.
— Знаю.
Он скалился, и тут я не выдержал и спихнул его в ванну, и попробовал задушить, но ничего не вышло — Сара дубасила в дверь.
— А ну вылазьте!
И бдыщь, бдыщь!
— Ладно!
— Сейчас же!
— Ладно!
По дороге в школу нам попались приятели Руба.
Саймон.
Джефф.
Сыр.
Они все были приглашены вечером на то, что у нас в доме зовется игрой в «один кулак». Она так зовется потому, что у нас в гараже только одна пара боксерских перчаток, и, в общем, эта игра — боксерский поединок, когда у каждого только одна перчатка. «Один кулак».
В ту же среду мы и поиграли, с большой охотой. С великой охотой. Охотой бить. И получать. И не попасться — даже если для этого придется пожертвовать общением с семьей. В смысле, просто удивительно, как ловко можно спрятать фингал, сидя в темном углу гостиной.
Руб левша, и поэтому ему лучше, когда достается левая перчатка. А мне правая, на мою основную руку. Раундов три, и победитель определяется по справедливости. Бывает, победителя определить легко. Бывает — не очень.
В тот вечер мне особенно не повезло.
Мы взяли перчатки, пошли на задний двор, и первый бой был наш с Рубом. Когда я против Руба — это всегда лучшие схватки. Без правил. Всего лишь одна хорошая плюха от меня, и Руб не на шутку ярится и старается меня вырубить. Одна хорошая плюха от Руба — и у меня в голове небо, в легких — облака. Я всегда просто старался устоять на ногах.
В общем, Сыр вяло объявил: «Динь-динь», — и бой начался.
Мы кружили по нашему куцему двору, наполовину бетонному, наполовину травяному. Городской ринг, ненамного просторнее настоящего боксерского. Отскакивать особо некуда. Опять же бетон, жесткий…
— Ну-ка…
Руб сделал выпад и финт, будто бьет в голову, и прошел мне в ребра. А потом и на самом деле хлестнул в голову, свистнул над ухом. Тут я увидел, что он открылся, и щелкнул прямо по носу. Хорошо попал. Молодец.
— Йоу! — обрадовался Саймон, но Руба так просто не сбить. Он опять наступал, без страха, и не реагировал на мои петушиные прыжки. Нырнул и залепил мне в глаз. Я блокировал и выстрелил сам. Руб уклонился, развернул меня и швырнул на стену, потом вытянул на середину. Оттеснил. Выманил на траву и крепко саданул в плечо. Да. Попал. Неплохо так. Будто мне сустав топором раскроили. В следующий миг моя голова мотнулась от его левой. Его перчатка прилетела мне прямо в подбородок.
Крепко.
Ну и все.
Небо перекувырнулось.
Я вдохнул облака.
Земля пошла волнами.
Земля.
Земля.
Я махнул боковой.
Мимо.
Руб смеялся из-под этой своей разросшейся бороды. Он засмеялся, едва я упал на колени и привстал лишь затем, чтобы скорчиться на траве. Пошел счет, со смаком. Руб:
— Один… два… три…
Когда я поднялся, и вопли Саймона, Джеффа и Сыра перестали сливаться в общий гул, через несколько ударов первый раунд закончился.
Я сел в угол двора в тени.
Второй раунд.
Все было почти как в первом, только в этот раз Руб тоже разок не устоял на ногах.
В третьем раунде был зверский бой.
Мы оба молотили как заведенные, я помню, что семь или восемь раз проходил Рубу в ребра и сам словил по крайней мере три хороших удара по скуле. Свирепо. Наши соседи слева держат попугаев в клетке и карликовую собачку. Птицы верещали из-за забора, а собачка лаяла и прыгала на ограду, пока мы с братом мутузили друг друга до отключки. Его кулак огромным бурым пятном летел и летел вперед на длинной ручище, колотя по мне и со свистом плюща мое мясо об кости. Все стало зеркальным, зыбким и тряским и потихоньку заволакивалось густо-оранжевым, и я почувствовал металлический вкус крови, ползшей из носа мне на губу, по зубам на язык. Или у меня во рту кровоточило? Я не знал. Ничего не знал, пока опять не скорчился на траве, чувствуя только дурноту и понимая, что сейчас меня вырвет.