Ждеру стало не по себе от этих слов, затем его взгляд посветлел, и предводитель рэзешей постарался, чтобы добрая весть, которую услышал он от постельничего, разнеслась по всему отряду. Когда рэзеши пустили вскачь своих коней, торопясь поскорее доставить послов в княжеский стан, лица у них сияли, и казалось, все окрест повеселело.
Преподобный отец Джеронимо де ла Ровере увидел большую отару овец, пасущихся близ какого-то села; вся поклажа пастухов была снята с ослов. Жители села плясали за околицей хору, чтобы повеселить пастухов. Старые гуртоправы в длинных, до пят, косматых бурках, опершись на посох, глядели на молодежь. Два молодых чабана сбросили наземь тяжелые бурки и направились к местным парням. Оба были высокие, стройные. Итальянцы увидели, что у них длинные распущенные волосы.
— Когда чабаны пасут овец, — объяснял постельничий Штефан, — они подбирают волосы под шапки. А в праздники, когда молодежь, как нынче, пляшет хору, парни их распускают, и длинные, до пояса, волнистые волосы их развеваются на ветру.
У одного юноши волосы были светлые, у другого — иссиня-черные. И в задорном танце, который они плясали вместе с сельскими парнями под звуки волынок, было что-то крылатое и вместе с тем дикое. Отцу Джеронимо вдруг показалось, что перед ним край счастливых и веселых людей.
— Нет, это заблуждение, — сказал ему постельничий. — Верно, что хора никогда не стареет и гонит прочь печаль. Но за мимолетными радостями — все та же грозная тревога, о которой говорит старый поэт.
— В самом деле, все это уж не кажется мне очень веселым, — признался доминиканец, и глаза его погрустнели.
Когда они проезжали через село меж побеленных домишек, они увидели другую толпу, сгрудившуюся возле деревянной церквушки. Это были похороны. Негромкий звон колокола замирал, не достигнув ближайшей дубовой рощицы; покойника везли в открытом гробу на телеге, запряженной двумя сивыми волами; по сторонам шли родственники — мужчины с непокрытыми головами, женщины в черных платках. Возглавлял погребальное шествие священник в облачении; две старушки время от времени растягивали льняные полотнища, дабы покойник мог перейти по ним в вечность, в мир теней. Другие женщины жалобно причитали, следуя за гробом. Отряд рэзешей остановился, почтительно пропуская незнакомца, который отправлялся в другой, более счастливый мир. А плакальщицы все причитали, разделяя, скорбь родственников.
Отец-доминиканец с непокрытой головой смотрел и слушал, застыв в оцепенении.
— Я увидел обряд, который считал исчезнувшим, — сказал он постельничему. — Подобные причитания, казалось мне, сохранились лишь в недоступных горах Сардинии.
— Существует сей обряд и у нас в Васлуе — в тридевятом царстве, в тридесятом государстве, — грустно улыбнулся доминиканцу постельничий.
ГЛАВА XIV
В которой рассказывается о том, что говорят послы. В конце ее мы снова встречаемся с Храна-беком
Двадцать второго числа ноября месяца доминиканец Джеронимо де ла Ровере посылал первое уведомление папе Сиксту о своем пребывании в Молдавском княжестве при дворе Штефана-водэ.
«Святой отец и повелитель, — писал доминиканец, — сей двор находится в убогом городке под названием Васлуй. Стольный город князя — Сучава, на севере страны. Там пребывает княгиня, там же — в сильно укрепленной, с большим гарнизоном крепости, подобной нашим, — хранится и казна. Предвидя войну с султаном Мехметом, князь Штефан-водэ устроил свой военный стан в местности, где условия природы создают возможность хорошей защиты от любого нападения. Увидев это, понял я, что сей князь, кроме прочих достоинств, обладает даром стратега — явление весьма редкое среди коронованных особ. Один из моих здешних друзей, муж выдающийся, получивший в свое время образование в Венеции (будем называть его синьором постельничим), сказал мне как-то вечером, когда речь зашла о королевских коронах, что носители их должны блистать не столько драгоценными каменьями, сколько духовным блеском.
В первый раз князь появился передо мной во всей пышности, присущей восточному двору, — таков уж здесь церемониал встречи послов. Он был облачен в византийские парчовые одежды с золотыми украшениями, а его спэтар боярин Михаил Врынчану нес корону, булаву и меч; вокруг князя теснились бояре в тяжелых длинных одеяниях. Сей обычай молдаване переняли у болгарских и сербских княжеских дворов вместе с языком их церковной службы и государственных грамот; и те и другие пытаются подражать Византии; но за пышным торжественным обычаем узрел я мужа, на которого господь соблаговолил ниспослать свою милость.