Итальянец внимал этим пояснениям и оглядывался вокруг, ожидая увидеть необычные происшествия, уготованные этим людям, о которых еще не знает цивилизованный мир. Рэзеши настлали еловых веток и устроились на ночлег. У каждого костра оставался страж, поддерживавший огонь. Постепенно лесом овладела тишина, и, когда все шорохи смолкли, стало слышно, как свистит ветер в вершинах елей. Да с той поляны, где были привязаны кони, временами доносилось их приглушенное ржанье. Всюду горели костры.
В третьем часу ночи, с той стороны, где залегли дозорные, раздался лай собак. Вскоре после этого рэзеши, бывшие в карауле, привели двух незнакомцев в овчинных тулупах, в башлыках и с посохами. Из-под меховых шапок у пришельцев свисали длинные волосы. Вслед за хозяевами бежала белая пастушья собака.
— Они хотят поговорить с нашим конюшим, — обратился один из рэзешей к Ботезату.
Ждер сразу же поднялся со своего места и подошел к костру. Молча оглядел обоих пастухов, потом сел; незнакомцы тоже присели на корточки. Собака не отходила от них.
— Откуда будете?
— Из Кашина, честной конюший, — ответил тот, что был постарше. — Неделю тому назад мы из-за непогоды с трудом прошли с отарами в горы. А что делать? Все во власти божией. Наш старый чабан Андоний, которому на Михайлов день исполнилось восемьдесят, говорит, что на памяти его еще не бывало такой ранней зимы. Но морозы не крепчают, а становятся все мягче — того и гляди, дожди пойдут. Так вот, говорит Андоний — пошлет бог распутицу, и нехристи увязнут в грязи.
— Будьте осторожны, сыны, — повелел он. — Пусть несколько человек останутся позади и следят, куда движутся турки. Оповещайте нас, и мы уж смекнем, по каким тропам подняться в те горы, где живут лишь дикие козы; оттепель потому и наступила, чтобы мы могли добраться до горных урочищ. Не забудьте только извещать обо всем и воинов господаря, дабы ведали они, что им надобно делать.
Остались мы, конюший, в местах знакомых, где летом пасли наших овец; места хорошие, жалко было покидать их. И вот вчера увидели турок. Одни из них бегали как псы, принюхиваясь к ветру; потом душегубы пришпорили коней и с дикими криками ворвались в Моточень. Ужас, как они разозлились, что не застали там ни единой души, и подожгли село. Потом в лесу на поляне они слезли с коней и устроили обед. Мы следили за ними, спрятавшись в зарослях, и видели все. Потом вскочили нехристи на коней и поскакали в Войнясу. И там тоже было пусто. Но это село турки не сожгли, и мы поняли, что они собираются сделать привал в Войнясе. Затаились мы на опушке леса, в овраге, и ждали: тронутся они дальше или нет. Напоили турки коней в Тротуше и остались на месте. Сами тоже пили воду из Тротуша, знать, догадались, что из колодцев пить опасно. Затем, расставив дозорных, поуспокоились. А мы, как только зашло солнце, отправились сюда. Завернув на мельницу в Костицэ и в скит Бельчуга, мы узнали, где могут находиться ваши милости. В селе Мохорыций, что у леса, люди сказали, что вы должны быть здесь, у Корну-Пьетрий, под горой Кукушки. Мы желаем тебе здоровья, честной конюший; пусть твоя милость поступает так, как посчитает нужным. Мы слышали, что один раз ты уже разбил нехристей в Домнешть.
— Верно, — сказал конюший, — но я не смог им причинить большого вреда.
— Ну так с божьей помощью ты теперь оттреплешь их покрепче.
Конюший Ону ничего не ответил; люди, вздохнув, молча смотрели на синее пламя костра.
Старый чабан поднялся, за ним встал и молодой. Но собака продолжала лежать, положив морду на лапы.
— Ну, тогда мы пойдем, — сказал старший.
Ждер остановил их взглядом.
— Как зовут собаку? — спросил он.
— Болцу, честной конюший.
— Ладно, и вы поступите так же, как Болцу, — она понимает, что надо еще подождать. Как тебя зовут?
— Пинтилие, честной конюший.
— А этого, помоложе?
— Тоже Пинтилие; это мой племянник.
— Есть вы хотите?
— Нет, мы поели по дороге сюда.
— На конях скакать умеете?
— Умеем, честной конюший.
— Ночью дорогу найдете?