— Я понимаю твое удивление, — сказал Штефан Мештер синьору Гвидо, — но не изумляйся. Эти люди не наемники; их тщательно подбирали. Каждому хорошо известно, что ему предстоит делать, ими не нужно руководить; каждый из них мог бы стать начальником, но начальниками становятся лишь старшие по возрасту. Поэтому ты и не слышал сейчас от конюшего Ону подробных указаний. Эти люди знают также, что их враги — южане, которые в такую сырую ночь, отыскав себе приют, наслаждаются теплом и покоем. Пока рэзеши снаружи, а их враги в домах, рэзеши сильнее. Учесть надобно еще и то немаловажное для победы обстоятельство, что они уверены в глубокой прозорливости конюшего Ону. Он бы не приказывал тщательно соблюдать осторожность, если бы думал только нагнать страху на захватчиков.
События развернулись так, как и предполагал постельничий. В Войнясе кони турецких воинов стояли на привязи перед домами в ожидании утра и утренней торбы с ячменем. На другом краю села, у леса, где выставлен был дозор, догорало несколько костров. Дозорные, притомившись, спали, подыскав себе удобные убежища в стогах сена или на сеновалах. Собак на селе не было — они ушли вместе с хозяевами.
Ветер стих, над землей низко нависли тучи, моросил холодный дождь. В предрассветный час Ждер стоял под окнами отца Бучума. В этом доме он останавливался две недели тому назад; тогда его хорошо встретили и дали приют. Ждер верно предположил, что в самом лучшем доме села, несомненно, расположится на отдых главарь захватчиков. Конюшему хотелось знать, кто он такой, посмотреть на него. И не было другой возможности исполнить это желание, как протрубить в рог о том, что наступил конец света.
И когда затрубил этот рог, вслед за ним протрубили в рог начальники отрядов, и тотчас тысячеголосый крик рэзешей во всех концах села с такой силой ворвался в дождливую тьму, что синьор Гвидо почувствовал, как у него волосы на голове становятся дыбом. Он крепко сжал рукоятку шпаги, и его охватило возбуждение боя. Ошеломленные измаильтяне хватались за оружие и пытались выскочить в дверь. Тут их ждали с саблями наголо рэзеши и загоняли обратно. Нехристи вновь пытались прорваться, обливаясь кровью. Некоторые из них дрались отчаянно, пробивались наружу, но и мрак ночной и место не благоприятствовали им. Бросая оружие, полуголые, метались они между коней, сорвавшихся с привязи, бежали по косогору, вопя что-то на своем языке. Когда прозвучал рог конюшего, рэзеши еще не успели занять все село и пробраться во все его закоулки, так что отдельные отряды турок вступили в бой с нападавшими.
В доме попа Бучума все произошло так, как ожидал Ждер. Турки попытались выскочить, но это им не удалось. Попытались во второй раз, и тут Ботезату и Григоре Дода вновь набросились на них с саблями и повергли наземь. Сквозь пелену дождя уже брезжил рассвет, когда главарь турок быстро протиснулся меж своих слуг, держа в обеих руках по ятагану. Синьор Гвидо бросился на него со шпагой; турок удачно подставил ятаган, и шпага скользнула по клинку. Штефан Мештер и конюший кинулись на помощь итальянцу, занесли сабли над головой турецкого главаря, но Ботезату издал крик. Ждер успел отвести саблю в сторону. Ботезату крикнул еще несколько слов на чужом языке тому, над кем нависла гибель, и тот бросил ятаган.
— Оставьте его, он мой пленник, — закричал Ждер хриплым от волнения голосом. — Это Храна-бек, человек, о котором я говорил.
Ждер подошел к Храна-беку, держа саблю в левой руке. Правую руку он положил ему на плечо. Сказал:
— Ботезату, переведи!
— Если ты покоришься, мой господин дарует тебе жизнь, — объяснил Георге Татару.
Храна-бек тяжело дышал.
— Покоряюсь… — ответил он. — Халахал бехадыр!
При бледном свете зари видно было, как чернобородый пленник осклабился, пытаясь улыбнуться. Ботезату и Григоре Дода шагнули к нему и взяли его под стражу.
Село быстро очистили от турок. Одних зарубили, и они лежали бездыханные. Другие, отчаянно сопротивляясь, все-таки пробились и бросились к реке, созывая друг друга. Они защищались упорно, пытаясь спасти свою жизнь. Пока шел ожесточенный бой, некоторым туркам удалось поймать коней и вскочить на них. Переполох усиливался; всадники мчались к Моточень, но там они попадали в засаду, которую расставил старый конюший Маноле, подоспевший со своими отрядами.