Приехав на побережье, она стала каждый день писать Длинные письма о море своим друзьям, чье знакомство с этой стихией ограничивалось ежедневным созерцанием нескольких канав и прудов, кишащих карпами, да изредка — посещением полноводных плесов Сены, и, между прочим, поклялась посвятить своего младшего сына служению Нептуну. В надлежащее время, одержимая этими поэтическими бреднями, она добилась того, что юный кавалер был своевременно зачислен во флот, а вскоре, получая повышение за повышением вне очереди, стал капитаном корвета[205], о котором здесь идет речь, и был послан в Вест-Индию, дабы стяжать славу себе и своему отечеству.
Кавалер Дюмон де ла Рошфор был храбр, но храбрость эта не имела ничего общего с выдержкой и самообладанием моряка. Вообще-то это был живой, веселый, беззаботный, разбитной и жизнерадостный юноша. Был он горд, как и подобает благородному человеку, и из гордости, к несчастью для вверенного ему корвета, презирал ту бессмысленную, на первый взгляд, морскую выучку, которая теперь была так необходима капитану «Прекрасной Фонтанж». Он блестяще танцевал, с очаровательной любезностью принимал у себя в каюте гостей и стал причиной смерти одного отличного моряка; оступившись, этот матрос упал за борт, а капитан бросился спасать его, сам не умея плавать, и из-за этой горячности команда вынуждена была оставить матроса на произвол судьбы и спасать своего капитана. Он писал очень милые сонеты и имел некоторое понятие о новейшей философии, которая тогда еще только готовилась озарить мир; однако такелаж судна и условия математической задачи в равной мере были для него лабиринтом, из которого он никогда не мог выбраться.
К счастью для всего экипажа, на «Прекрасной. Фонтанж» был один офицер, уроженец Булони, достаточно, разбиравшийся в морском деле, чтобы вести судно заданным курсом и удерживать капитана от безрассудных выходок. Судно было хорошей конструкции, красивое, с легким, стройным такелажем и славилось своей быстроходностью. У него был один-единственный недостаток: подобно своему капитану, оно не имело достаточной солидности, чтобы противостоять превратностям и опасностям той бурной стихии, для которой было предназначено.
Теперь противников разделяло не более мили. Ветер был устойчив и достаточно свеж для всех маневров морского боя, а море — вполне спокойно, чтобы уверенно и точно управлять судном. «Прекрасная Фонтанж» шла уже курсом на восток, с попутным ветром и легким креном в сторону неприятеля. «Кокетка» шла другим галсом, имея крен в противоположную от неприятеля сторону. На обоих судах были убраны все паруса, кроме марселей, бизани и кливеров, но высокие паруса' француза трепетали на ветру, словно какие-то фантастические одежды. И здесь и там на палубах не было ни души, но темные фигурки, усеявшие каждую мачту, свидетельствовали, что проворные марсовые готовы делать свое трудное дело даже среди грохота и опасностей надвигавшегося боя. Раз или два «Прекрасная Фонтанж» поворачивалась носом прямо к противнику, но потом снова брала круче к ветру и ложилась на прежний курс, величественная в своей красоте. Надвигалась минута, когда оба судна должны были встретиться, сблизившись на расстояние мушкетного выстрела друг от друга. Ладлоу, зорко следивший за каждым движением противника и каждым порывом ветра, поднялся на ют и в последний раз оглядел горизонт в подзорную трубу, пользуясь тем, что судно еще не окутал пороховой дым. К своему удивлению, он увидел вдали над морем, с наветренной стороны, белую пирамиду парусов. Паруса были ясно видны невооруженным глазом, и никто не заметил их раньше лишь из-за лихорадочных приготовлений к бою. Подозвав штурмана, Ладлоу спросил, что это, по его мнению, за судно. Но Трисель признался, что даже его наметанный глаз видит только одно: это корабль, идущий под всеми парусами с попутным ветром. Однако, вглядевшись пристальнее, бывалый штурман добавил, что паруса у него прямые, как у крейсера, но о размерах его пока что судить трудно.
— Возможно, это легкое судно под брамселями и лиселями, но может статься, что мы видим лишь верхние паруса какого-нибудь большого судна… Глядите, капитан француз тоже его увидел и поднял сигнал!
— Взгляните в подзорную трубу! Если незнакомец ответит, у нас останется одна надежда — на быстроходность крейсера.
Оба они снова пристально и тревожно осмотрели верхние снасти далекого судна, но ветер мешал увидеть, переговаривается ли оно с корветом. Как видно, на корвете тоже не знали, что это за судно, и попытались даже переменить курс. Но теперь уже поздно было колебаться. Противники неслись прямо друг на друга, подгоняемые свежим ветром.
205
Корвет того времени — трехмачтовое судно с полным корабельным вооружением, несколько больше, чем шлюп, и с более удлиненными пропорциями. На верхней открытой палубе располагалось от восемнадцати до тридцати двух пушек.