– Это дворец герцога святой Агаты, синьора из Калабрии? – надменно спросила Джельсомина, чувствуя, что необходимо казаться решительной.
– Да, синьора…
– Ваш господин дома?
– И да и нет, синьора… Как прикажете о вас доложить?
Какая прекрасная синьора оказывает ему честь своим посещением?
– Если его нет дома, не нужно ни о чем ему докладывать. Если же он у себя, я хочу его видеть.
Слуги начали вполголоса совещаться между собой.
Неожиданно в вестибюль вошел гондольер в расшитой куртке. Его добродушный вид и веселый взгляд вернул
Джельсомине бодрость.
– Вы служите синьору Камилло Монфорте? – спросила его Джельсомина, когда тот проходил мимо, направляясь к выходу на канал.
– Я его гондольер, прекрасная сеньора, – ответил
Джино, слегка приподняв шапочку, но почти не глядя на девушку.
– Можете ли вы передать ему, что с ним желает поговорить наедине женщина?
– Пресвятая дева Мария! В Венеции полно женщин, которые хотят поговорить наедине с мужчиной, прекрасная синьора. Вы лучше навестили бы статую святого Теодора на Пьяцце, чем обращаться к моему господину в эту минуту. Камень наверняка окажет вам лучший прием.
– Вам приказано отвечать так всем женщинам, которые сюда приходят?
– Черт побери! Вы задаете слишком нескромные вопросы, синьора. Возможно, мой хозяин и принял бы одну особу вашего пола, которую я мог бы назвать по имени, но, клянусь вам, сейчас мой синьор – не самый любезный кавалер Венеции!
– Если ради одной он сделает исключение, то вы слишком дерзки для слуги. Откуда вы знаете, что я – не та самая особа?
Джино вздрогнул. Он оглядел Джельсомину с головы до ног и, сняв шапку, поклонился.
– Я ничего не знаю про это, синьора, – сказал он. –
Может быть, вы – его светлость дож Венеции или посланник императора. В последнее время я не смею утверждать, что вообще что-нибудь знаю в Венеции…
Но тут Джино прервал гондольер, привезший Джельсомину; он поспешно вошел в вестибюль и, хлопнув Джино по плечу, шепнул ему на ухо:
– Сейчас не время отказывать. Пусть она пройдет к герцогу.
Джино больше не колебался. С решительным видом, свойственным слуге-любимцу, он растолкал толпившуюся в вестибюле челядь и вызвался сам вести Джельсомину к хозяину. Когда они поднимались по лестнице, трое слуг уже куда-то исчезли.
В то время жилище дона Камилло выглядело еще более мрачным, чем другие венецианские дворцы. В комнатах горел тусклый свет, самые ценные картины были сняты со стен, и внимательный взгляд заметил бы, что хозяин не собирается оставаться здесь долго. Но, следуя за Джино во внутренние покои, Джельсомина не обратила внимания на все эти мелочи. Наконец гондольер отпер какую-то дверь и со смешанным чувством почтения и недоверия жестом пригласил Джельсомину войти в комнату.
– Мой хозяин обычно принимает дам здесь, – сказал гондольер. – Входите, ваша светлость, – я сообщу господину об ожидающей его радости.
Джельсомина вошла, не колеблясь, но сердце ее сильно забилось, когда она услышала, что дверь за ней заперли на ключ. Девушка оказалась в прихожей, и, увидев свет, проникавший из дверей соседней комнаты, подумала, что ей следует пройти туда. Но, едва она перестудила порог, как очутилась лицом к лицу с другой женщиной.
– Аннина! – сорвалось с губ удивленной девушки.
– Джельсомина! Кого я вижу – тихую, скромную, застенчивую Джельсомину! – воскликнула, в свою очередь, ее двоюродная сестра.
Эти слова прозвучали совершенно недвусмысленно.
Раненная подозрением, Джельсомина сняла маску, чувствуя, что от глубокой обиды ей нечем дышать.
– И ты здесь? – добавила она, сама не зная, что говорит.
– И ты здесь? – повторила Аннина, смеясь так, как смеются бесчестные люди, полагая, что невинные опустились до их уровня.
– Но я.., я пришла сюда из сострадания! У меня поручение…
– Святая Мария! Мы обе здесь по одной и той же причине!
– Я не понимаю, что ты хочешь этим сказать, Аннина.
Ведь здесь дворец дона Камилло Монфорте, благородного неаполитанца, который претендует на звание сенатора?
– Да, дворец самого беспутного, самого богатого, самого красивого и самого непостоянного кавалера Венеции!
Приходи ты сюда тысячу раз, ты бы ничего другого не узнала!
Джельсомина с ужасом слушала сестру. Аннина превосходно знала ее характер, если только порок может знать невинность, и она с тайной радостью смотрела на ее побледневшее лицо и широко раскрытые глаза. В первую минуту она даже сама поверила в то, что успела наговорить про дона Камилло, но явное отчаяние перепуганной девушки навело ее на другие подозрения.