В тот день Якопо снова был во Дворце Дожей. Когда в сопровождении Джельсомины он пробирался по бесчисленным переходам здания, браво со всеми подробностями рассказал своей внимательной спутнице о бегстве влюбленных, благоразумно умолчав лишь о замысле Джакомо
Градениго убить дона Камилло. Преданная Джельсомина слушала его затаив дыхание, и только порозовевшие щеки и выразительные глаза девушки говорили о том, как близко к сердцу принимала она все их переживания.
– И ты думаешь, что им удастся скрыться от властей? –
проговорила Джельсомина чуть слышно, ибо вряд ли кто-нибудь в Венеции решился бы задать этот вопрос вслух. – Ты же знаешь, сторожевые галеры постоянно в море!
– Мы об этом подумали и решили, что «Прекрасная соррентинка» возьмет курс на Анкону. Как только они окажутся во владениях римской церкви, связи дона Камилло и права его благородной супруги оградят их от преследований… Скажи, можно ли отсюда взглянуть на море?
Джельсомина провела Якопо в пустую комнату под самой крышей, откуда открывался вид на порт, на Лидо и на безбрежные просторы Адриатики. Сильный бриз, проносясь над крышами города, раскачивал в порту мачты и затихал в лагунах, где уже не было судов. По тому, как надувались паруса и с каким усилием гондольеры гребли к набережной, было видно, что дует крепкий ветер. За Лидо он был порывист, а вдали, на беспокойном море, поднимал пенные гребни волн.
– Ну вот, все хорошо! – воскликнул Якопо, окинув даль внимательным взглядом. – Они успели уйти далеко от берега и при таком ветре скоро достигнут своей гавани. А
теперь, Джельсомина, пойдем к моему отцу.
Джельсомина улыбалась, когда Якопо уверял ее, что влюбленные теперь в безопасности, но, услыхав его просьбу, девушка помрачнела. Она молча пошла вперед, и через короткое время оба стояли у ложа старика. Заключенный, казалось, не заметил их появления, и Якопо вынужден был окликнуть его.
– Отец, – сказал он с той особенной грустью в голосе, которая всегда появлялась у него в разговоре со стариком, –
я пришел.
Заключенный обернулся и, хотя он, очевидно, страшно ослабел со времени последней встречи с сыном, на его изможденном лице появилась едва заметная улыбка.
– Ну что, сынок, как мать? – спросил он с такой тревогой, что Джельсомина поспешно отвернулась.
– Она счастлива, отец, счастлива…
– Счастлива без меня?
– В мыслях она всегда с тобой, отец.
– А как твоя сестра?
– Тоже счастлива. Не беспокойся, отец! Они обе смиренно и терпеливо ждут тебя.
– А сенат?
– По-прежнему бездушен, лжив и жесток, – сурово ответил Якопо и отвернулся, обрушивая в душе проклятия на головы власть имущих.
– Благородных синьоров обманули, донеся им, что я покушался на их доходы, – смиренно сказал старик. –
Придет время, и они поймут и признают это.
Якопо ничего не ответил; неграмотный и лишенный необходимых знаний, которые даются людям правительствами, отечески заботящимися о своих подданных, но обладая от природы ясным умом, он понимал, что система правления, провозглашающая основой своей некие особые качества привилегированного меньшинства, ни за что не допустит сомнения в законности своих поступков, признав, что и она способна ошибаться.
– Ты несправедлив к сенаторам, сынок. Это благородные патриции, и у них нет оснований зря наказывать таких людей, как я.
– Никаких оснований, отец, кроме необходимости поддерживать жестокость законов, по которым они становятся сенаторами, а ты – заключенным!
– Ты не прав, сынок, я знал среди них и достойных людей! Например, последний синьор Тьеполо: он сделал мне много добра, когда я был молод. Если бы не это ложное обвинение, я был бы сейчас первым среди рыбаков Венеции.
– Отец, помолимся вместе о душе синьора Тьеполо.
– Разве он умер?
– Так гласит роскошный памятник в церкви Реденторе.
– Все мы когда-нибудь умрем, – перекрестившись, прошептал старик, – и дож, и патриций, и гондольер. Яко…
– Отец! – поспешно воскликнул браво, чтобы не дать старику договорить это слово, и, наклонившись к нему, шепнул:
– Ты ведь знаешь, есть причины, по которым мое имя не следует произносить вслух. Я тебе не раз говорил: если ты станешь меня называть так, мне не позволят приходить к тебе.