– На основании чего, святой отец, отрицаешь ты правильность решения суда?
– Синьор, как я только что сказал вам, – на основании истины, открывшейся мне во время исповеди осужденного.
Он обнажил предо мною душу, как человек, стоящий одной ногой в могиле! И, хотя он грешен перед богом, как все рожденные женщиной, он совершенно чист перед государством.
– Неужто ты думаешь, падре, что закон когда-нибудь нашел бы преступника, если бы мы прислушивались только к словам самообвинения? Я стар, монах, и уже давно ношу этот убор, причиняющий мне столько беспокойства, – возразил дож, показав на лежавший рядом «рогатый чепец», являвший собой символ его власти, – но я не помню случая, чтобы преступник не воображал себя жертвой неблагоприятных обстоятельств.
– Духовникам тоже хорошо известно, что люди иногда стараются успокоить этим свою совесть, – сказал отец
Ансельмо. – Наша основная цель – показать заблуждение тех, кто, осуждая свои грехи во время исповеди, ставит себе в заслугу собственное смирение. Но, дож Венеции, в том священном ритуале, который я был призван совершить сегодня вечером, есть высшая сила, подчиняющая себе самый мятежный дух. Многие стараются на исповеди обмануть самих себя, но редко кому это удается.
– Слава богу, что это так! – перекрестившись, сказал дож, пораженный глубокой верой монаха. – Но ты забыл, падре, назвать имя осужденного.
– Это некий Якопо Фронтони.., которого все считают наемным убийцей.
Дож Венеции вздрогнул и побледнел; взгляд его выразил полнейшее изумление.
– А разве ты не уверен, что кровавый стилет, постоянный позор нашего города, принадлежит наемному убийце?! Коварство этого чудовища взяло верх над твоей опытностью, падре! Настоящая исповедь злодея была бы рассказом о кровавых и тягостных преступлениях!
– Я вошел в его камеру с той же мыслью, но вышел оттуда убежденный, что общее мнение несправедливо к нему. Если ваша светлость соблаговолит выслушать его историю, вы убедитесь, что он заслуживает жалости, а не наказания.
– Среди всех преступников нашей республики его я считал единственным, для кого нельзя найти никакого оправдания… Говори смело, кармелит, мое любопытство так же сильно, как и изумление!
Дож был столь заинтересован, что на мгновение забыл о присутствии инквизитора, выражение лица которого могло бы сказать ему, что разговор принимает нежелательный оборот.
Отец Ансельмо мысленно произнес благодарственную молитву, ибо в этом городе не всегда было просто оскорбить правдой слух власть имущих. Когда люди живут в обстановке постоянного лицемерия, это качество страшным образом вплетается в характеры даже самых искренних людей, причем они могут и не знать, что несут в себе этот порок. Поэтому, приступив к рассказу, отец Ансельмо очень осторожно отзывался о действиях правительства и весьма сдержанно говорил о политике сената, меж тем как, будучи человеком прямым и честным, он в другое время и при других обстоятельствах горячо осудил бы ее.
– Вы, так высоко стоящий над нами, можете и не знать, что один трудолюбивый ремесленник из низшего сословия, некто Франческо Фронтони, был давно обвинен в контрабанде. Этот проступок Святой Марк всегда карает сурово, ибо люди, ставящие земные блага превыше всего, превратно понимают цель, объединившую всех в свободное общество.
– Падре, ты говорил о Франческо Фронтони?
– Таково было его имя, ваша светлость. Несчастный доверился мошеннику, притворявшемуся влюбленным в его дочь и, казалось бы, знавшему всю его подноготную.
Когда тот понял, что его мошенничество должно неминуемо обнаружиться, он устроил все так, что сам скрылся, а весь гнев сената излился на его слишком доверчивого друга. Франческо был приговорен к заключению до тех пор, пока не признается в том, в чем никогда не был виновен.
– Если это доказано, то его постигла тяжелая участь!..
– Великий дож, все зло в том, что обществом стали управлять тайно, пуская в ход всякие интриги…
– Ты хочешь что-нибудь еще сказать о Франческо
Фронтони, монах? – прервал его дож.
– История этого человека коротка, синьор; ибо все годы, когда человеку положено трудиться ради своего благополучия, он изнывал в тюрьме.
– Я припоминаю, что слышал о таком деле, но ведь это было еще во время правления моего предшественника, не так ли, падре?