Средневековые башни.
Лица. Проходят передо мной. Садятся. Ждут. Ждут меня. Их жесты – это коды. Их одежда – коды. Все есть код. Секретная структура. Каждое слово написано незримым Богом. Или маразматиком? Или демиургом? Невоздержанным демиургом.
Мы не знаем, как начиналось сообщение. Знаем. Что. Сложно. Закончить его. И оно продолжает заполнять строки. Страницы. Тетради. Книги. Библиотеки. Вселенные.
Входят и хотят прикоснуться ко мне. Они этого не сделают…
Я есть, и меня нет. Лучше бы не было.
Или это одно и то же?
Глава 4
В своем кабинете, расположенном на верхнем этаже Тайной палаты, Рамирес-Грэм просматривает папки, принесенные Баэсом. При этом он в плохом настроении. Пьет кофе уже третий раз за это утро. Не такой горячий, как хотелось бы, но что делается хорошо в этой гребаной стране? В течение последних недель у него болит желудок; врач сказал, что это гастрит или, возможно, начинается язва, и нужно месяца на два отказаться от спиртного, острой пищи и кофе. Перед визитом к врачу он промучился две недели. Потом вспомнил своего отца, который страдал эмфиземой легких и, несмотря на протесты докторов, продолжал курить, говоря при этом, что лучше умереть, чем лишить себя удовольствия наслаждаться жизнью. Умер он через год. "Глупее смерти не бывает, – подумал Рамирес-Грэм. – Если бы он слушался врачей, мог бы прожить еще лет пять". Сейчас, накануне своего тридцатипятилетия, Рамирес-Грэм понемногу начал понимать такие вещи. Последние два года его ночной столик полон лекарств, а жизнь – ограничений.
Компьютер включен, на ярко-синем фоне экрана медленно движутся математические формулы заставки. В стоящем неподалеку аквариуме с зеленоватой водой плавают туда-сюда четыре скалярии, влекомые будто магнитом своей вялой скукой. На столе сотовый телефон фирмы "Нокия". За столом под стеклянным колпаком стоит заржавленная машина "Энигма". "Настоящий скелет", – подумал он, когда впервые увидел ее. Она появилась во времена печатных машинок, которыми пользовались наши деды. Однако в ее случае речь шла о машине, не удовлетворившейся своей приземленной функцией – выведения на бумагу слов; ее деятельность была намного сложней за счет присоединенных дополнительно роторов и кабелей. Никто не знает, как Альберту удалось ее достать; в мире остались считанные единицы таких машин – одни в музеях, другие – в частных коллекциях, и на сегодняшний день их цена неимоверно высока. И не зря: в свое время благодаря "Энигме" нацисты смогли механизировать отправление секретных сообщений и за пару лет добились больших преимуществ в войне; этому во многом способствовала система коммуникаций, надежно защищенная от постороннего проникновения. К счастью, существовала группа польских криптоаналитиков, не спасовавших перед загадкой "Энигмы", среди них был и Алан Тьюринг. Альберт принес машину в первый же день работы в Тайной палате и до установки стеклянного колпака каждый вечер неизменно забирал ее домой. Сослуживцы втихомолку подшучивали над ним и прозвали "Энигма"; о нем ходили многочисленные слухи: машина служила неопровержимым доказательством, что он вовремя сумевший скрыться нацист. По их мнению, представители правительства говорили неправду, утверждая, что он всего-навсего сотрудник ФБР. У него был, к примеру, вовсе не североамериканский, а типично немецкий акцент. Альберт же нисколько не утруждал себя опровержением всех этих сплетен.
Рамиреса-Грэма интриговала эта личность. Он гадал, насколько правдивы мифы о нем, однако сдерживал свое любопытство и желание увидеть Альберта воочию.
Быть может, при виде этого немощного тела развеется миф о его величии, созданный людской молвой. Но нет. Рамирес-Грэм предпочитает для начала ознакомиться с историей. Он спустится в Архив архивов и внимательно изучит документы, в которых детально описано создание Тайной палаты. И конкретная роль в этом Альберта.
Рамирес-Грэм безумно устал. Он плохо спит по ночам; иногда просыпается около трех часов ночи с мыслью о Кандинском и больше не может уснуть. Электронная собачка-робот спит в ногах кровати с металлическим мурлыканьем; он уже немного привык к этому звуку, но поначалу приходилось бороться с искушением вышвырнуть собачку в окно, либо расковырять отверткой, чтобы замолчала.
Он сам придумал образ Кандинского, так как не видел ни одной его фотографии. Наверняка бледный и худой (а как иначе, если проводишь столько часов за компьютером) и уж точно совершенно не умеет вести себя с женщинами; вряд ли ему удастся когда-нибудь соблазнить красотку вроде Хэлли Берри (у нее такие убедительные груди, причем во всех фильмах).