Стронг, обещавший мне не забыть про подбитый танк, сдержал слово. Я стал обладателем красной жемчужины. Помимо неё мне пообещали бесплатно переправить на другую сторону Залива, как только это станет возможным.
Приятной мелочью был затрофееный автомат внешников. “Калаш” сделанный по схеме “буллпап”, и видимо почти новый. С подствольным трехзарядным дробовиком двенадцатого калибра. Правда подствольник я снял, с ним автомат был бы слишком тяжелым для работы одной рукой. Интересным дополнением были и трехрядные магазины на сорок пять патронов. В моём случае чем реже нужно перезаряжаться, тем лучше.
Насмешкой судьбы было то, что уцелели все мои вещи, оставленные у перевозчиков. Смысла в них не было никакого, и радовало, что в ставшем почти безлюдным стабе, мне удалось продать всё, включая байк. Себе оставил только винтовку и боеприпасы к ней. В случае чего можно было поработать одной рукой с сошек.
Через два дня плавучая база внешников покинула Залив. Вот так снялась с якоря и ушла ближе к черноте, а потом вообще отошла к одной из наземных баз. Так никто и не понял для чего они в эти места приплыли и выполнили ли поставленную задачу. Разговоров и теорий по этому поводу было немало, и весь стаб вздохнул с облегчением, разве что некоторые стронги были разочарованы. Они копили силы для возможного штурма, строили планы действия, искали людей с полезными Дарами, и всё это оказалось ненужно. А те ребята, с которыми я попал на эту сторону Залива, стали готовиться к возвращению.
Меня донимали мысли. Если бы я послушал Змея и не стал торопиться, то отправился бы туда целый и невридимый. А так, можно сказать, что легко отделался. Рука отрастёт через время. Но ближайшие полгода спешить не получится в принципе. Если конечно не встречу знахаря, который сможет ускорить восстановление. Но, что сделано, то сделано. К тому же, своими действиями я, возможно спас не одну жизнь.
Время текло вяло, но это уже не вызывало никакого раздражения. Разве что немного злился на себя за то, что не послушал собственной чуйки и пошел на поводу у эмоций, и желания действовать. Но злость довольно быстро перегорела. На её место пришло спокойствие. И что-то похожее на смирение. Хотя вместе с этим что-то внутри бурлило и плавилось, словами не опишешь те чувства, которые меня начали одолевать. И неизвестно, во что бы это вылилось, задержись отплытие ещё на день-два.
Глава 27.
Как я добирался дальше почти не запомнил. В памяти ярко отпечатались лишь отдельные лица и моменты. Остальное забрали мысли, я почти не реагировал на окружающих, погрузившись в себя.
Ярко отпечаталось лицо Медяка, на нём смесь удивления, радости, и непонимания того, как я получил такую травму. После того, что нам с ним пришлось пережить вместе, я казался ему бессмертным или около того. И тут такое... Реакция его подруги была такой же. Что-то похожее на сострадание, на жалость. Хоть и понимают, что здесь не обычный мир, и рука отрастёт обратно.
На мою просьбу помочь добраться на северо-восток региона, Медяк согласился. Хотя скорее просто не смог отказать. У парня были другие планы и его расстроило их нарушение. Попросил только день на отдых и сборы. Оставлять Элладу он тоже не намеревался.
Весь этот день я пил кофе и ел как не в себя. Регенерация требовала своего, только непонятно было, почему на кофеёк так пробило. Память согласилась вновь показать мне встречу с человекоподобным скреббером, или кем он там был. Точнее я смог разглядеть то, чем он со мной поделился. Но лишь смутные картины в которых не удавалось вычленить ничего полезного, одни предположения. Ближе к вечеру эти картины вообще шли одна за одной непроизвольно, не оставляя времени проанализировать увиденное. Как умудрился вырубиться в тот вечер, сам не понял.
Следующий день я не вспомнил бы вообще, если бы не прибытие в тот стаб, который я, как тогда казалось, много лет назад, спас от нимфы со стаей зараженных. Название которого я так и не узнал. Запомнились лица ребят меня знавших. Такие же как у Медяка. Моё нежелание с кем либо общаться и погруженность в себя нагнетали, усугубляя впечатление от моего состояния. Хотя мне было не до них.
Что-то стало проклёвываться через эти образы. Что-то более понятное и осязаемое. И оно меняло моё восприятие и понимание окружающего. Но это происходило медленно и по такой маленькой капельке, что суть всех этих изменений мне пока не открывалась.
“Очнулся” я лишь когда местность стала очень серьезно меняться, да и похолодало заметно. А это означало, что с Медяком скоро предстоит прощаться, теперь уже действительно надолго. Мы приближались к стабу, бывшему частью одного из самых сильных объединений иммунных, которое я знал. Местные называли его РССС или Архипелагом, а народ со стороны временами обзывал их “совками” или “союзными”, в зависимости от личного отношения.