Девушка наклонилась ко мне и опять сказала что-то.
– Я не говорю на Hebrew, – сказал я.
– Фул? – спросила девушка.
– Фул, – сказал я.
Через несколько минут мы подъехали к “Red Rock”. Я не стал искать место на стоянке отеля, а просто остановился около входа. Ребята остались в машине, а я зашел внутрь.
За стойкой сидела симпатичная девушка. Она очаровательно улыбалась.
– Привет, – сказал я.
– Привет, – сказала девушка.
– Как дела?
– Хорошо. У тебя?
– Отлично, – сказал я. – Есть свободные места?
Девушка отрицательно покачала головой.
– Фул, – сказала она.
Мелкий дождь
Пичурино, 10–13 июня 1990 года
На пасеке моросил дождь. Я сидел в будке и вспоминал, как утром я почему-то подумал, не пошел бы мелкий дождь на целый день. Почему я так подумал, когда было такое замечательное солнечное утро, я вспомнить не мог. Помнил только, что я подумал, как бы мелкий дождь не пошел. Вот он и пошел. И вы знаете, что я думаю? Наверное, у меня глаз черный.
Впервые я обратил на это внимание после одной истории с Никой. Мы ехали с ней как-то на пасеку на машине. Болтали о том о сем.
– Вот, стекло поменял лобовое, – сказал я. – Отец мой два года в очереди стоял как участник войны и еще чего-то.
– А без этого нельзя поменять? – спросила Ника.
– Нет, конечно. “Без этого” ты на станцию даже не попадешь.
– А если ты участник?
– А если ты участник, то все совсем просто. Приезжай на станцию пораньше, часам к пяти утра. Чтобы ты был хотя бы в первой сотне. Тогда у тебя большие шансы получить талон. И к двенадцати ты проходишь мойку. Предъявляешь открытку на стекло. А там уже и как повезет, и как ты сможешь договориться с ребятами.
– Это понятно, – сказала Ника.
– Сейчас многие хотели бы в какой-нибудь войне поучаствовать. А если небольшое ранение – об этом можно только мечтать.
– А я слышала, что многие делают и по-другому. Приходят с войны, а потом какую-нибудь болезнь себе отторговывают. Ну, скажем, язву желудка. И все – ты уже инвалид войны.
– Да, сейчас многие молодые парни щеголяют своими книжечками участника или даже инвалида.
– Илюша, а твой отец – настоящий участник?
– Настоящий, настоящий. Он на Волге в самом пекле сорок третьего был.
– А бывает так, – спросила Ника, – чтобы камень из-под другой машины попал в стекло и разбил его?
– Еще как бывает! – сказал я.
И только я это вымолвил – как шмякнет мне камнем в стекло. Оно и вдребезги. Обидно было ужасно. Но что поделаешь? Я говорю вам: черный глаз у меня. По-другому и объяснить это нельзя.
И вот начал я вспоминать всякие такие истории. Вспомнил, как совсем недавно я уезжал с пасеки в Москву на неделю. И когда я запирал свою будку на цифровой замок, сказал Аркаше:
– Запомни – 8147.
– А зачем мне запоминать-то? Чего я в твоей будке не видел? – спросил Аркаша.
– А вдруг что понадобится.
– Что мне может там понадобиться?
– А вдруг в моей будке пожар начнется.
– А с чего бы это?
– А вдруг, – сказал я, – наш Фима сойдет с ума, залезет в мою будку, обольет там все керосином и подожжет?
– Ну, на такой случай придется твой номерок запомнить, – сказал Аркаша.
Пошутили мы так, и я уехал.
И что же вы думали? Только я уехал, как моментально наш Фима сошел с ума. Каким-то непостижимым образом забрался в мою запертую будку, опрокинул на себя керосиновую лампу и начал спичками чиркать.
Хорошо, что Аркаша код запомнил. Открыл быстро будку. А там уже все полыхало…
Нет, нет, нет. Ничего такого не было. И вы, наверное, уже поняли это. Конечно, глаз у меня черный. И Фима наш мог отчудить много чего. Но не до такой, конечно, степени. Просто, мне до того муторно сделалось в будке от этого моросящего дождя, что в голову начала всякая ерунда лезть. А хуже мелкого дождя для пасеки и придумать-то ничего нельзя: ни влаги, и ни лета пчелиного.
Я попытался высунуться наружу, но там оказалось мокрее и противнее, чем я думал. Я сейчас же забрался в будку обратно и стал обдумывать, что же мне можно было бы делать. И когда я ничего не придумал, я лег на кровать, накрылся одеялом и, конечно же, мгновенно заснул.
Пассажиры первого класса, улетающие рейсом Амстердам – Нью-Йорк, приглашались на посадку. Я прошел по узкому подвесному коридору, соединяющему зал ожидания с самолетом, и показал свой билет девушке. Она повела меня к моему месту, принесла с тумбочки пачку газет и пошла встречать следующих пассажиров. Я устроился поудобнее, накрыл ноги пледом и стал листать газеты.