И придешь ко мне ты сам!
... голос ее растет, все выше и выше, как морской вал во время бури, нахлынувший на корабль.
Внезапно тьма падает на нас, как лезвие гильотины. Я испуганно распахиваю глаза. Деревья над нами качаются все быстрей и быстрей, творя заунывную песнь плакальщиц.
Кровавая луна, в багряных одеждах бросает дьявольский отблеск на землю. Точно прожектор. Прожектор. Прожектор…
О, боже это все не настоящее?
Но ты знаешь, что лишь это - реальность, также как и твои картины. Лишь созданное тобой – истинно…
Кто-то возникает во тьме за спиной Эрит. Она медленно оборачивается, как будто играет с ним.
Скрипучий, неживой голос:
- Что ты хочешь от меня?
- За тобой должок, милый! – улыбается Эрит и оборачивается ко мне.- Накинь на нее полог.
- А ты что ли совсем силы потеряла? – издевается над ней он (или оно?)
- Ты сделаешь это лучше,- медово льстит ему она, сладко улыбаясь. Точно конфетку скармливает заупрямившемуся ребенку.
Жуткий ребенок в итоге соглашается.
Подходит ко мне. Эрит вежливо пропускает его.
Свет играет на его острых чертах, которые, кажется, вот-вот пропорют кожу. Слишком длинный нос, слишком высокие скулы. Улыбка, как лезвие бритвы. Затаившаяся змея.
- Маленькая путешественница,- смех клокочет у него в груди. Он склоняет голову набок.
- Не тронь ее,- говорит ведьма строго,- я обещала мальчику.
- Разве ты выполняешь обещания?
- Иногда,- улыбается ведьма,- но я тебе запрещаю, слышишь?! Слышишь?!
Он безразлично кивает. Вытягивает надо мною руки с сухими, крючковатыми пальцами.
Ветер дышит мне в лицо ужасом. Я вжимаюсь в хладный камень.
Бормочет что-то себе под нос.
Такое ощущение, будто на меня рушатся гранитные плиты. Я не могу ни вскрикнуть, ни вздохнуть. Я распята на камне и не знаю, уйду ли отсюда живой.
И я начинаю молиться. Молитва прорастает во мне игольчатой звездой. Она - дыхание света.
Ведьма шипит на меня:
- Прекрати! - и я слушаюсь ее.
Во мне словно извиваются огненные змеи. Распарывают кожу на лоскутки и замещают ее новой. Открывают душу, как консервным ножом банку, и пеленают ее, пряча.
Я терплю, молча. Слезы кипят внутри, но я не даю им пролиться. Я могу быть сильнее, чем есть на самом деле, хоть однажды.
И, наконец, все кончается.
Темный силуэт колдуна истаивает в воздухе.
Мои путы лопаются.
Я встаю, шатаясь от пережитого.
Колдунья, по-прежнему ничего не говоря, и даже не взглянув на меня, уходит в лес.
Я ползу следом, медленно, как беременный мамонт.
Мы заходим в ее маленький домик.
Снаружи он выглядит полуразваленным, как все здесь. Черные от старости деревянные стены извиваются кругами бревен, выбитые окна щерятся пастями полными осколков, а прохудившаяся крыша пытается поймать свет солнца, которое никогда не воскреснет.
Но внутри он полная противоположность. Чистенькое стекло, и легкие тюлевые занавески мерцают, коврик у дверей улыбается затейливым рисунком, а выдвинутый стул, словно приглашает усесться на него.
Я сажусь на него, следуя приглашению.
Эрит уходит в комнату.
Оттуда вылетает Алан с такой скоростью, точно бомба уже заложена и у него пять секунд, чтобы спастись.
Увидев меня, он широко улыбается. Подходит ко мне и дружелюбно хлопает рукой по плечу.
- Все хорошо, да?
Я качаю головой:
- Если не считать того, что меня чуть не убили и твоя бабушка вызвала дьявола во плоти, то все просто прекрасно!
Алан темнеет лицом идет в комнату к Эрит.
Я приникаю к ее деревянной поверхности, словно к живительному роднику.
- Зачем ты ее мучила?! – Алан почти кричит на нее.
- Тебе надо было, чтоб я ее закрыла? Я ее закрыла. Другого способа нет,- ледяным голосом отвечает Эрит.
- Извини,- бросает Алан.
- Да ты по ней с ума сходишь! - с каким-то ехидством и садистским удовольствием говорит Эрит.
По мне? Я же – мечта мазохиста! Хотя я и его доведу до того, что он полицию вызовет, и будет молить о спасении. Своим занудством, нытьем, перепадами настроения…
Подслушивайте, друзья! Хоть это и грешно, вы узнаете много интересного! И поучительного.
Алан не отвечает ей.
«Все-таки не сходит» - разочаровываюсь я. И сразу же день становится паршивым, самым паршивым днем в моей жизни.
Она же жестко спрашивает:
- Где твое обещание?
- Потом,- отмахивается он,- я должен знать, что все в порядке.
- Тогда сразу же, как удостоверишься,- ее голос был безличен и холоден.
Что за обещание?
Иголочкой колют подозрения. Очень мрачные подозрения.
Внезапно дверь распахивается сама по себе, и я, погрязнувшая в бездне размышлений, падаю вперед.
Опираюсь на локти и поднимаю голову, сквозь занавес из волос оглядывая компанию.
- Привет! – говорю я им.
Никак это влияние... испуга.
Эрит смеется. Ее смех, на диво беззащитен и красив.
- Мери,- хмурится Алан,- что ты там делала? - его голос обманчиво спокоен.
Я встаю и отряхиваю джинсы.
- А ты не догадываешься?
- Иди и больше не подслушивай,- увидев выражение моего лица, он добавляет,- пожалуйста.
Только это слово двигает меня вперед. И еще стыд, заставляющий меня презирать себя за то, что я совершила. Ненавижу это чувство!
Мне хочется провалиться сквозь землю, испариться, развеяться, как мимолетное видение.
Я подхожу к двери, и каждый шаг - усилие. Открываю ее, и просачиваюсь в кухню.
Так что, чем закончился разговор, я не знаю.
Мне не хватает смелости рискнуть еще раз, так как мне не хочется быть пойманной опять.
Когда Алан вышел из комнаты, я сидела задумавшись. Со всеми этими проблемами, я совсем забросила рисование. И сейчас, достав из сумки карандаш и бумагу, я творила, видя внутренним взором все в цветах.
Золотистая пшеница звенит под ветром. Легкая синева туч вырастает на горизонте. Деревья, будто расступаются, собираясь пропустить кого-то. И паутина их веток замерла почти в полной неподвижности, лишь ветер касается своей бледной рукой их листьев время от времени лаская. И каждый листочек сияет маленьким зеленеющим солнцем.
Что же добавить еще?
Я нервно крутила карандаш в пальцах, задумавшись. Какой смысл в этой картине? Что есть ее сердце, ее душа, ее основа?
Какой смысл в красоте? Гармонии?
Она возвышает людей, она дает им надежду… На счастье, на свет, на полет чувства, мысли, вдохновенья.
Она делает мир убийственно-чарующим, небесным.
Тут хлопнула дверь, и Алан вошел в кухню.
Сел на табурет напротив меня.
- Рисуешь…- заметил он, завладевая моим твореньем и кладя листок перед собой.
- А мольберта здесь нету,- пожаловалась я.
- Довольствуйся тем, что имеешь,- мудро рассудил Алан.
Я обиделась и отвернулась от него.
Никакого понимания и сопереживания!
Так ничего не сказав, он оторвался от рисунка.
Посмотрел на меня долгим взглядом, никаким взглядом и предложил:
- Останемся здесь ночевать? Поздно уже… Бабушка тебе в каморке постелет, а мне в комнате.
Я кивнула. Уж больно хотелось мне сказать, что я думаю о его бабушке, но нельзя! Нельзя!
- Я покажу тебе дом,- он встал и подал мне руку, помогая встать.
Дожила, инвалидка!
Мы начали осмотр с комнаты.
Алан щедро делился воспоминаниями:
- Вот здесь я, когда был маленьким, сидел и читал сказки под бдительным присмотром бабушки,– он улыбался, указывая на алое бархатное кресло.
Я представила маленького мальчика, всего умещающегося в уголке кресла, то, как он подпирает крохотной ладошкой щеку, и внимательно слушает Эрит.
- А это тот знак,- он указал на шкаф, над которым издевался в детстве.