Не решилась…
Вместо этого спросила:
- Что так изменило тебя?
- У меня был друг, - говорит Алан, и лицо его мрачнеет.
- И…что… дальше? – выдыхаю я, вопросительно смотря на него, не зная замолчать или продолжить.
- Теперь его нет, - говорит он. Внешне он спокоен, но это иллюзия. Он прячет свою боль, он скрывает свое прошлое.
Он несколько секунд наблюдает за мной.
Я молчу.
Захочет – расскажет.
Но любопытство искусало мою душу, своими остренькими змеиными зубками.
Его взор искушает меня.
Не добьешься!
Я прищуриваюсь, будто отвечая без слов.
Нет…
Раньше я бы непременно прицепилась к нему.
Он плюхается обратно.
- Тебе не интересно, - склоняет голову набок, изучая меня.
Читая лица, раскрывая души.
Подбирая к ним ключ или отмычку.
Вот, что такое общение. Для него…
- Интересно,- не соглашаюсь я.- Так он умер? - и все вокруг тускнеет. Сказать это так сложно, так тяжело. Это неправильно! Смерти не должно существовать!
Она крадется во мраке. Глаза ее светятся рубинами…
Она неизбежна, страшна, и уродлива.
Смерти не должно быть.
- Нет,- говорит Алан,- он предал меня.
Я знаю…
Я знаю…
Ты дружишь с человеком, помогаешь ему, помогаешь, тратя свое драгоценное время, транжиря его, не считая. Во имя дружбы…
Веря, что этот человек, также относится к тебе. Веря, что он всегда встанет за спиной в мрачный час.
Но, когда ты умираешь, он не понимает.
Когда ты умираешь, он молчит.
Когда ты умираешь, он говорит с другими.
Когда тебе нужна его рука, его слова, его поддержка, этот человек не замечает тебя, потому что у него есть более важные дела.
Часы, когда я диктовала своей подруге ответы на домашние задания, которые она была не в силах решить.
Минуты, когда я говорила ей, что хочу умереть, безумно хочу не жить.
Тишина.
В ответ.
Такая хорошая была у меня в школе подруга.
- Как? – спрашивая я, беря его за руку.
Если он расскажет, он освободится.
Если он расскажет, меж нами падет стена.
Если он расскажет, мы хоть на миг станем одним целым - одной мыслью, одной эмоцией, одной картиной.
Он молчит...
Я шепчу:
- Скажи...
- Мне было тогда тринадцать...
И Алан медленно, будто нехотя продолжает свой рассказ. Слова не хотят покидать тайник его души. Он не смотрит на меня.
- Я так хорошо дружил с этой девочкой.- Возможно, он даже любил ее. Ревность возгорается в моей душе, к той, что была дорога ему. Ревность - дождь всполохов огня, ревность - каленое железо, притиснутое к коже...
Ревность - проклятие любви.
Я опускаю глаза, чтобы он не смог заметить мою реакцию.
Но то прошлое слишком далеко. Мы ушли прочь, без оглядки. Мы ушли в ночь от тех, кем мы были когда-то. И я смело кидаю на него взгляд. Лицо его сумрачно, по нему ползут, разрастаясь, тени, пожирая отблески солнца.
Он даже не смотрит на меня, уйдя в переживания:
- И мы тогда жили в том месте, что называется сейчас землей смерти. Тогда природа не умерла до конца. Конечно, были и погодные аномалии, и не было никакой растительности, но позже появились мларки и другие мутанты, и мир умер...- голос его садится.
Я нахожу его руку и сжимаю ее, ободряя, и теплая грусть течет по венам.
- И ... и…- он поднимает глаза, и в них плещется боль, она заполняет его целиком и грозится вылиться через край, и все льется и льется адским потоком, грозясь потолком упасть на него и погрести под собой.
Нет!
Я не дам этому случиться!
Нет!
Я сжимаю его ладонь все крепче и крепче.
Сквозь эту боль, я вижу привычную маску спокойствия.
Тебе не обмануть меня, милый.
Мы можем пройти этот путь, лишь вместе или врозь.
Нет полуправды, как и полулюбви.
Он решается:
- Были люди, которые предчувствовали то, что случилось. Их никто не слушал. Тогда они ушли из городов и начали устраивать теракты... Все верили нашим ученым, обещающим возрождение. Они изобрели множество различных ухищрений для улучшения экологии, но ни одно не сработало. А наше правительство врало людям, потому что ему было выгодно создавшееся положение, а потом уже было поздно что-то изменить! - вспоминает он, а затем задумывается.- Или не хотело?
Молчание.
Алан продолжает:
- Мой отец был одним из тех ученых. Девчонка сказала террористам что есть средство, способное исцелить мир. И... это... была ... ложь,- лицо его так искажается, черты сминаются, как строчки на листке бумаги, который безжалостно скомкали в кулаке.
- Мне так жаль,- шепчу я, и это - правда, это - правда... я готова заплакать... и я ничем не могу помочь ему... только сидеть рядом, сжимать его руку и плакать вместе с ним, потому что в душе он рыдает..
- Она слышала речи моего отца... и рассказала им. Она хотела, чтобы ее отец продвинулся... за счет смерти моего,- и он отворачивается, скрывая свои чувства.
Лишь голос, дрожащий от ярости и безысходной тоски, от бессилия что-либо изменить...
Это самое ужасное, когда ты не можешь помочь тем, кого любишь...
Когда ты в безумии надежды страстно молишься, но...
Когда ты смотришь больными глазами на того, за кого испытала бы жесточайшие муки, но…
Когда ты хочешь забрать его боль, но…
Когда ты готова умереть за этого человека, но…
Он умирает...
…И ты умираешь вместе с ним.
Он болеет...
И ты страдаешь вместе с ним.
- И тогда они пришли,- шепчет Алан тихо-тихо,- они пришли вместе с ней, и угрожали ее жизнью,- он хрипло смеется в отчаянии,- и они предали ее! Тоже! Мать велела взять сестричку и бежать. Я пытался спорить, но она посмотрела на меня так! С отчаянием, но серьезно и непоколебимо! И я заткнулся. И я убежал, как последний, жалкий негодяй! - он опускает лицо в ладони, словно хочет смыть свое прошлое.
От прошлого не уйти.
От прошлого не сбежать.
Оно всегда будет маячить в тебе.
Но можно уйти как можно дальше вперед и тогда, нож боли заржавеет и отупеет, но все равно...
Ты будешь вспоминать и плакать...
Но мрак схлынет...
Я обняла его, и мы сидели, обнявшись, и мне казалось, что с каждым мигом все больше и больше его тоски вливается в меня и медленно уходит в пол раскаленной молнией и там гаснет. И не столько любви было в этом объятии, сколько сочувствия и понимания и, не всякий смог бы принять его.
- Ты не виноват,- сказала я.
- Откуда ты знаешь? - он строго посмотрел на меня.
Нельзя допустить, чтобы ложь преградила наш путь!
- Твой дневник,- отвечаю я.
Алан закатывает глаза.
Похоже, он вполне пришел в себя.
- Неправда! Ты не виноват,- я дергаю его за рукав.- Ты не мог предусмотреть все. Вполне возможно, что другой человек сделал бы то же самое.
Алан кивает, и взгляд его зеленеющих глаз ожесточается.
- Все будет хорошо,- пытаюсь утешить я его.
- Мери, Мери,- вздыхает он.
- Я знаю, что это такое! - обижаюсь я.
Он смотрит на меня так, словно читает все мои секреты силою мысли. И уже открывает рот, собираясь спросить...
Я быстро перевожу разговор в безопасное русло:
- А что за сестра?
- Кэтис,- говорит он,- двоюродная.
Я закатываю глаза и шиплю:
- Почему ты сразу не сказал?!!!!
- Что? – не понимает он.
- Что она твоя сестра!
Он хитро-хитро улыбается.
И не признается.
- Паршивец,- не выдерживаю я.
- А в чем проблема? – осведомляется он, шаловливо улыбаясь.
Не скажешь же прямо так!
- Ни в чем,- я тоже невольно улыбаюсь…
И вскоре ухожу.
Стоило мне перенестись, как….
Секунда…
И словно огромная рука схватила меня, закрутила в бушующем, яростном урагане, взорвала изнутри, из центра меня, из сосредоточия моей силы - души, плавя кости, разрывая мышцы, обжигая кожу ледяным дыханием ада…