Женщины теперь нагнали его и шли рядом: одна слева, другая — справа.
— Это почему, Рахель?
— Потому что: во-первых — мы смогли бы тогда рассказать о том, как нарушались наши гражданские права, — Керк невольно покачал головой, улыбнувшись в усы: точно: молодец. Мыслит трезво, и абсолютно схоже с ним и Полиной: циничная и трезвая рационалистка, так сказать, — А во-вторых, даже если мы не смогли бы рассказать обо всём по причине стирания памяти, мы — «расходуемый материал».
— Почему это? — Полина спросила, поняв, что Керк этого делать не собирается. Всё верно. Он давно догадался обо всём и сам, — Почему мы — расходуемый материал?
— Очень просто. Керк же уже сказал, что нас подобрали и поместили сюда не просто так. Вот если б вы, Полина, вдруг навсегда пропали оттуда — с поверхности земли! — кто побеспокоился бы об этом? И когда? Или хотя бы — заметил?
Наступившую тишину нарушил Керк:
— Всё верно. Мы — старики. Причём — больные, одинокие и угрюмые старики. Давно не поддерживающие — открытки на Рождество и Дни Рождений не в счёт! — связей с детьми, родными и близкими. Самодостаточные и нелюдимые бобыли, которые или сами не слишком любят общаться с бывшими друзьями или родственниками, или хотя бы соседями, чтоб никому не показывать как нам плохо и тоскливо, или…
— Или делают так, чтоб уже те этого не хотели — примерно таким способом, как это делает горячо любимая Агнетта!
Они посмеялись. Хоть в пустоте серо-белого пространства трехметрового квадратного в плане тоннеля, освещаемого тусклыми матовыми плафонами, торчащими на потолке через каждые десять шагов, это и звучало несколько натянуто и зловеще. Керк сказал:
— Оглянитесь. Я голову даю на отсечение, что входного отверстия уже не видно.
— Ваша правда, Керк. Но… Как вы узнали? Мы же ещё не прошли и километра? И почему вы сами не оглядываетесь?
— Я близорук. У меня сейчас около минус трёх — я всё равно ничего не увидел бы. Ну а как узнал… Тоннель всё время загибается направо. Думаю, это сделано для того, чтоб мы не имели возможности видеть, что происходит, или находится дальше, чем в двухстах-трёхстах шагах.
— А… Почему?
— Могу лишь предположить. Например, если б нам удалось найти здесь что-нибудь, чем можно оставлять метки на стенах, их было бы видно издалека. Хотя бы из других залов-перекрёстков.
И мы могли бы быть уверенными, что, скажем, здесь мы уже проходили.
— Но… Тоннель же — один? И — без ответвлений. Заблудиться-то тут нельзя?!
— Пока — да. Но кто гарантирует, что скоро ответвления не появятся? Или мы не придём, двигаясь по кругу, снова к нашей очаровательной и приветливой голубке?
Они похихикали ещё. Но уже не с таким энтузиазмом. Керк нашёл нужным пояснить:
— Я сказал, что не верю в инопланетян потому, что не хотел вас пугать заранее. Но если вдруг действительно выяснилось бы, что сюда нас поместили не люди, это могло бы повлиять на вашу решимость выжить здесь любой ценой?
— Ну… Возможно. Но — не обязательно!
— А похоже, именно этого от нас и ждут.
Чтоб мы растерялись. Испугались. Отчаялись. Подумали, что нас всё равно ждёт смерть — вероятно инстинктивно, ну, подсознательно, что-то такое и вообразила себе Агнетта.
Но мы должны выжить. Любой ценой. Доказать этим гадам, что нас просто так не сломить. Выжить. А для этого — ставить себе конкретные цели. И добиваться их выполнения. Чтоб именно — доказать. Что мы — особенные. И выбраны не зря.
— Но послушайте, Керк… Получается, что вы же первый и противоречите сам себе! То вы говорите, что не верите в зелёных человечков, то…
— Возможно я и противоречил. Однако прошу не забывать — нас могли прослушивать. И просматривать. (Похоже, это делается и здесь.) Но зато сейчас с нами нет лишней пары ушей и глаз. И — главное! — того члена команды, который мог бы в решающий, например, момент, начать спорить или ругаться. Или даже просто — убежать!
Вместо того, чтоб быстро и слаженно действовать! Что-то решать. Драться или бороться. А я чую, что нам именно что-то такое и предстоит.
И лучше держаться вместе. И быть командой.
— С этим согласна. И хорошо и то, что её с нами нет. — Рахель кивнула головой назад, и в очередной раз поправила слипшиеся от пота волосы, которые, сползая на лоб, закрывали ей поле зрения. Керк некстати подумал, что даже будучи крашенными, они остаются очень красивыми: не то, что его жиденький «армейский» ёжик, да ещё с солидной проплешиной на макушке, — А почему вы вообще считаете, что нам предстоит…