— Я хотел сказать, мне кажется, возникшая у него неприязнь к Древней Системе и даже к самому Камню связана с тем, что вы с ним... ну...— замялся Босвелл, пытаясь подобрать подходящие слова.
— Расстались? — подсказала Ребекка.
— Вот именно, — подтвердил Босвелл. — Да, именно так!
Ребекка тут же посерьезнела, и впервые с тех пор, как Босвелл появился у нее в норе, лицо ее омрачилось, и ощущение потери, которое уловил в ее душе Босвелл, вспыхнуло с новой силой.
Он еще раз убедился в том, насколько она ранима. И, как случалось с ним порой, с величайшей ясностью осознал все свое несовершенство, не позволявшее ему приободрить тех, кто так нуждался в утешении. Он всем сердцем жаждал развеять печаль Ребекки, но не знал, что ей сказать. Внезапно, сам того не ожидая, Босвелл выпалил:
— Он любит тебя.
Возможно, он и пришел к Ребекке, чтобы сказать ей именно это.
— А он знает об этом? — спросила Ребекка.
Босвелл растерянно покачал головой: он не мог ответить на этот вопрос. Он даже не мог понять, знает ли Ребекка о своей любви к Брекену. А впрочем, что могут значить любые слова, если в них нет связи с Камнем, в глубинах которого они зарождаются?
— Стоит мне подумать о нем или услышать его имя, как я тут же вспоминаю о Мандрейке, — спокойно проговорила Ребекка. — Я вспоминаю о том, как он пытался пробиться ко мне тогда, возле Камня, а Брекен удержал меня силой и не пустил к нему.
— Но ведь его убил Стоункроп, — сказал Босвелл.
— Дело не в этом, — прошептала Ребекка, в чьей памяти явственно всплыли события той ночи. — Пожалуй, лучше погибнуть в бою, чем стать добычей сов или жертвой болезни, особенно для Мандрейка. Возможно, так оно и лучше. Но, видишь ли, Брекен слышал крики Мандрейка. Он слышал, как Мандрейк звал меня, но испугался и не пустил меня к нему, и поэтому Мандрейк остался... там...
Голос Ребекки прервался. Она расплакалась, нимало не стесняясь Босвелла, рядом с которым ей дышалось так легко и свободно.
Но Брекен и Ребекка все же встретились. Однажды пути их случайно пересеклись в Болотном Крае, куда Брекен с Босвеллом отправились, чтобы поговорить с Меккинсом об обрушившейся на них в то лето засухе, причинявшей с каждым днем все больше и больше неприятностей.
Брекен с Босвеллом шли по туннелю. Где-то впереди послышался смех, голоса двух кротих, переговаривавшихся друг с другом, и вдруг перед ними появился не кто иной, как Ребекка. Брекен весь сжался, насупился и, казалось, даже рассердился. Ребекка улыбнулась. «Пожалуй, чересчур спокойно», — подумал Босвелл и отошел в сторону, чтобы оставить их наедине друг с другом.
— Ребекка! — с напускной бодростью воскликнул Брекен, слегка придя в себя. — Мне говорили о тебе много хорошего не только данктонцы, но и луговые кроты.
— Здравствуй, Брекен, — негромко проговорила Ребекка.
— Знаешь, мне очень часто приходится слышать от самых разных кротов...
И Брекен принялся болтать на разные темы, скрывая лишь то, что лежало у него на сердце, ту радость и растерянность, которые он испытал, вновь увидевшись с Ребеккой.
Ребекка слушала его не прерывая и лишь изредка говорила «да», или «ммм», или «неужели?» и всякий раз подавала эти короткие реплики все неохотней и становилась все грустней. Но наступил момент, когда на недолгое время вновь забрезжил свет. Брекен завел речь о засухе, а Ребекка вдруг насмешливым тоном сказала:
— Ты должен положить ей конец, Брекен, ведь ты правишь Данктоном.
Смех Брекена прозвучал, пожалуй, излишне громко, и он ответил:
— Я ведь не всесилен в отличие от Камня, Ребекка.
Затем Босвелл услышал, как она мягко сказала:
— Конечно, дорогой мой, конечно.
Брекен умолк, он не хуже Босвелла понял, что ее упрек продиктован любовью, и не сумел скрыть своей печали. Он отбросил всякое притворство и посмотрел прямо в глаза Ребекке, и она не отвела взгляда. Они на мгновение застыли. Ребекке запомнился этот его взгляд с того самого сентябрьского дня, когда они повстречались во время ливня и Брекен впервые назвал ей свое имя. Тогда он поспешил сбежать и теперь проделал то же самое, торопливо пробормотав пару слов на прощание. Ребекка продолжала стоять на месте, и лишь ласковое прикосновение Босвелла к ее плечу немного смягчило для нее горечь потери. Ребекка подумала, что так или иначе виной всему она сама, ведь, вероятно, она сделала не все, что было в ее силах. Подобное ощущение, от которого сжималось сердце, возникало у нее всякий раз, когда она вспоминала о Мандрейке. И тут на нее вновь нахлынули мысли об отце, которого она так сильно любила, и она опять принялась гадать, почему Брекен не услышал его криков.