В ту долгую ночь, когда Ребекка заболела, Босвеллу, возможно, удалось как-то почувствовать это, и он принялся шептать слова молитвы, которые выучил, как полагалось всем летописцам, хоть и не думал, что когда-нибудь решится произнести их вслух. Но теперь ему показалось, что делать это так же просто, как дышать, ведь каждое из слов несло в себе благословение, заключенное в безмолвии Камня:
Сила Камня да приидет к тебе,
Даруя покой.
Сила солнца да приидет к тебе,
Даруя тепло.
Сила луны да приидет к тебе,
Даруя прохладу.
Сила дождя да приидет к тебе,
Даруя свежесть.
Сила смерти да покинет тебя,
Преткнувшись о Камень.
Сила жизни да вернется к тебе,
Дарованная Камнем.
Сила Камня да пребудет в тебе,
И ты есть Камень.
Ибо все в тебе от Камня.
Он творил эту молитву ради всей системы, ради кротов, чьи страдания он видел, ради тех, кому не суждено было познать безмолвие Камня, он произносил эти слова ради Брекена, шептал их ради Ребекки, зная, что молитва эта несет покой и тишину. Она и была третьей силой, которая проникла в нору Келью и помогала Брекену, Комфри и Ребекке на всем протяжении борьбы с чумой.
И хотя когти черной смерти крепко стиснули ее, по прошествии трех дней они разжались, и болезнь начала отступать, а вместе с ней и та глубокая угнетенность, в которую ее повергла страшная гибель Мандрейка.
Спустя два долгих дня и две долгие ночи дыхание у Ребекки выровнялось, а на четвертый день она улыбнулась, и Комфри с Брекеном тоже наконец смогли улыбнуться. А у Ребекки даже хватило сил на то, чтобы сказать, что она нежно любит и всегда любила их обоих — и отца, и сына.
Глава одиннадцатая
На пятый день их пребывания в норе Келью, когда Ребекка уже почти поправилась, со стороны болота начал наползать туман, подобного которому Брекен не видел еще ни разу в жизни. Поначалу в воздухе появились тонкие, свивающиеся в кольца струйки, которые отнюдь не бросались в глаза, но отличались характерным запахом, сочетавшим в себе некоторую сухость, аромат древесины и каких-то мускусных растений. Туман то становился гуще, то рассеивался, а порой вместе с ним в воздухе появлялись крохотные угольно-черные частички, легкие, как летучие семена розового кипрея.
Брекен и не подозревал, что это дым пожара, медленно распространявшегося с глухим потрескиванием среди сухих высоких трав и камышей болота, в котором почти не оставалось влаги. Оранжево-красные язычки пламени, казавшиеся совсем бледными при свете солнца, тянулись, изгибаясь, от стебля к стеблю. В тех местах, где камыши росли гуще, огонь разгорался сильней, и над землей появлялись большие клубы удушливого сине-серого дыма, которые поднимались в воздух и растекались в стороны, открывая взгляду ярко-красные языки пламени, соприкасаясь с которыми желтая сухая трава чернела, а огонь продвигался дальше, оставляя за собой выжженный след и тлеющие обгорелые стебли.
Все живые существа пришли в смятение и кинулись спасаться бегством. Многие не сразу почуяли опасность, потому что прежде никогда не сталкивались с пожарами, но и они устремились прочь, ощутив, как нарастает жар, и заразившись паникой, охватившей других животных. Среди них были мыши-полевки, пара песчанок, заяц, который забрел на болото в поисках пропитания, и множество других.
Длинный оливково-зеленый уж замешкался дольше, чем следовало, а затем начал продвигаться вперед мощными рывками в надежде спастись, но в глотку ему забился дым, он стал корчиться и извиваться, а язычки пламени уже побежали по нему и по земле под ним, и вот, чернея, тело его изогнулось в предсмертных муках, а затем кожа с шипением лопнула, обнажив мясо, и жизнь покинула его. А огонь устремился дальше, оставив позади обгоревший труп змеи и присыпанные пеплом изуродованные останки других живых существ.
Время шло, туман вокруг норы Келью все сгущался, дышать становилось все трудней, и звуки, доносившиеся из зарослей, говорили о том, что там творится неладное. Туман начал проникать в нору, и, хотя запах его был приятнее, чем вонь, которой сопровождалось нашествие чумы, стало понятно, что оставаться на месте нельзя.
Ребекка уже вполне окрепла и могла ходить. Целый день она упрашивала Брекена выпустить ее погулять, но тот воспротивился, сказав, что с этим лучше не спешить. Да и куда можно пойти, ведь повсюду бушует чума. Уж лучше никуда не вылезать. Но теперь Брекен решил, что пора увести Ребекку и Комфри подальше от болота, которое никогда ему не нравилось и со стороны которого на них надвигался туман.