— Что ты наделал! — набросился на меня Оп. — Хорошо, хоть вернул пояс!.. Не то бы — конец!..
«Молодец, Вор! — порадовался я. — На тебя можно положиться!»
Ле вскинула руки на мои плечи и с чувством поцеловала. Кажется, в щеку… Мужу она сказала:
— Не сгущай краски. Все хорошо, что хорошо кончается.
— Разве это конец? — недовольно ответил Оп. — Примет ли господин Чек условия главрежа!..
— Примет! — заверила Ле. — Куда деваться?
Начальник стражи рассадил нас по скамьям. Я, естественно, интересуюсь:
— Условия? Ну-ка, ну-ка.
— Как бы точнее выразиться, — осторожно начал Оп. — Вы, так сказать, устроили побег опаснейшему преступнику…
Я возмутился:
— Что, что?! Он даже булавки не украл!
— Ладно, — согласился Оп. — Просто преступнику.
— Он совершенно не виноват! — настаивал я.
— Вот видишь… — Оп тоскливо посмотрел на жену. — Я же предупреждал!..
— Виноват, не виноват! — встрепенулась Ле, очаровательно раскрыв хрустальные очи. — Нам-то что за дело? Мы прилетели снимать кино. Берешься за это? — Неожиданный вопрос адресован мне. Не знаю, что и ответить.
— Что я должен делать?
— Сочинить сценарий, руководить съемкой! — Красавица Ле неотразима.
— Но я же… никогда!.. — пытаюсь робко сопротивляться. Оп обреченно повторяет:
— Я же предупреждал!
Ле ласково обращается ко мне:
— Ты ведь не захочешь здесь остаться, правда? Ну, сочини что-нибудь.
— Договорились! — Я мгновенно созрел для подвига. — Господину Карлу понравится.
Довольные супруги захлопали в ладоши, а Нач строго поинтересовался:
— Вы что задумали?
Я встал и распорядился, обращаясь к начальнику стражи:
— Немедленно сообщить господину Карлу: Чек согласен. Но мне, во-первых, должны подчиниться. Надзиратели, стража — все без исключения. Во-вторых, предстоит выход на шахту. В-третьих, срочно доставить на место съемок два ящика крепких напитков. И наконец, сообщите господину Карлу название фильма: «День рождения любимой». Главреж должен утвердить.
Ле и Оп с восторгом поддержали мои условия; обескураженный Нач сел за компьютер.
Полученный приказ гласил: во время киносъемок на территории тюрьмы всю полноту власти передать в мои руки, название фильма утвердить. Вместе с тем выражалось недоумение по поводу крепких напитков. Я настоял на обязательном исполнении третьего пункта, ибо в фильме господина Карла не должно быть ни малейшей фальши, будет праздник! Монитор немного подумал и согласился: напитки доставим! «Браво! Самоуверенность творит невероятное!»
Геликоптер отправился в город за спиртным, но прежде Оп отснял начальный, весьма важный момент — прибытие в тюрьму журналистки. Она выпрыгивает из кабины геликоптера, растерянно оглядывается; начальник стражи галантно подает красивой женщине руку, ведет в караульное помещение… Ле мастерски справилась с ролью, я доволен.
В сторожевом блоке Оп прикрепляет к стенам привезенные светильники и взлетает под потолок. Съемки продолжаются. Журналистка ведет непринужденную беседу, слегка флиртует; начальник стражи охотно рассказывает о проделках заключенных, бесконечных побегах, смертельных драках; молодая женщина пугается, но Нач уверенным тоном успокаивает: не надо бояться! Тюрьма пустая, всех преступников выгнали в шахту, пусть трудятся, размышляют о своих скверных поступках… Журналистка просит показать камеры, в которых несчастные обитают, и съемки выкатываются на площадь, а затем в тюремные бараки. Вспыхивают вспомогательные лампы, актеров просят выход повторить. Оп носится, как угорелый, выхватывает на ходу крупный план, скользит по бетонным стенам, создавая художественный образ исправительного заведения…
Я откровенно любуюсь оператором — редкий талант! Нач тоже оказался способным артистом, умеющим не замечать глазок камеры. Он, чувствуется, всерьез заинтересовался кинозвездой — это особенно ценно и должно поработать на раскрутку сюжета.
Объявляю перерыв. Посматриваю на часы, жду геликоптер. Ле оторвалась от начальника стражи и прилипла ко мне. Она обвила мою шею теплыми руками. Поцеловала. Теперь, кажется, в губы… Ни жив ни мертв глянул на Опа, но тот, скрючившись в кресле, дремал. Мне нехорошо — не привык я к подобным вольностям. Под удобным предлогом (разработка сценария!) выбираюсь на пустую площадь, прогуливаюсь по знакомым дорожкам, посматриваю вверх.
Наконец геликоптер вернулся. Две огромные коробки отличнейшего рома выносить из кабины не стали: они понадобятся потом.
Приказываю начальнику стражи подготовить весь личный состав для прогулки на шахту. Нач взбрыкнулся, но Ле объяснила строптивцу:
— Так нужно по сценарию. Вспомните, как называется фильм — «День рождения любимой»!
— Любимой?… — пролепетал Нач.
— Очень любимой! — Ле заиграла глазами. — Будем праздновать! На природе!
Приступили к съемкам эпизода: журналистка, прогулявшись по тюремным баракам, возвращается в караулку. Непринужденная беседа с начальником стражи продолжается. Бесхитростная молодая женщина проговаривается: ее шеф, главный редактор, совсем бесчувственный. Даже в день рождения отправил за очерком, как будто собрать материалы нельзя в другое время. Начальник стражи сердечно посетовал: не возбранялось бы, дескать, отметить у нас, но, к великому сожалению, нет ни шампанского, ни самого паршивого вина. О, журналистка предусмотрела! Прихватила с собой на всякий случай вкуснейший ром. Хватит на весь гарнизон. Конечно, понемножечку. Человек десять наберется? Откуда — десять? Всего четверо — на сторожевых вышках. Остальные двенадцать на шахте. Зовите всех — будем праздновать! И знаете что: давайте отправимся на эту самую шахту, соберем мужчин, вот будет веселье!
— Заключенных нельзя! — возразил начальник стражи. Журналистка уточнила:
— Только охрану. Разведем костер и попляшем! Я так мечтала об огромном пылающем костре!
Начальнику стражи все же пришлось оставить на весь тюремный простор одного охранника — ворота закрывались только изнутри. Да и совсем без присмотра не положено! Трое вооруженных верзил погрузились в бронированное авто, а Нач с журналисткой, обмениваясь пылкими взглядами, вслед за пилотом поднялись в геликоптер. Я держался в стороне, ибо не должен попадать в кадр; Оп с кинокамерой привычно зависал над актерами, фиксируя действие.
Я и Оп, наконец, сели в геликоптер, и тяжело нагруженная машина поднялась в воздух. Съемки не прекращались и в полете. Камера жадно следила за развитием контакта между журналисткой и начальником стражи, не упуская при этом дорогу на шахту, по которой пылил тюремный автомобиль.
Прошу оператора камеру выключить. Пусть отдохнет. Через пару минут сядем, работы будет предостаточно.
Нач забросил руку на плечо журналистки, они мило щебечут.
Тихо, одними губами, спрашиваю у безразличного ко всему человека с камерой:
— Дети у вас есть?
Из внутреннего кармана Оп достал портмоне, а из портмоне — фотокарточку. Синими глазами на меня взглянула смешливая девчушка лет пяти.
— Моя радость. — Оп светился, стараясь угадать произведенное впечатление.
— Прелесть, — улыбнулся я.
Оп посчитал, что я полюбовался достаточно, вернул карточку в портмоне, а портмоне — куда-то под сердце. И опять натянул маску безразличия.
Геликоптер приземлился на ровной каменистой площадке, недалеко от шахтных нор. Охрана высыпала наружу, выставив колючками огневые стволы. Первым из кабины выпрыгнул начальник стражи — панику погасил. Оп, естественно, заметался с камерой над головами. Конвою объяснили: не дергайтесь! Идет киносъемка!
Журналистка потребовала экскурсию под землю. Быть рядом с шахтой и не побывать в самой шахте? Так не бывает! Давайте же, пока броневик в пути, посмотрим! Нач, однако, спускаться к заключенным отказался, ему хватит забот по организации праздника. Он разослал подчиненных на поиски дров для костра и лично проводил журналистку до штольни.