Когда Гридли привезли в клинику, адвокат сделал публичное заявление: его клиент-де заразился ВИЧ-инфекцией не половым путем, а в ходе хирургической операции. В Америке любой журналист тотчас сообразит: что-то здесь нечисто. Самые ленивые наверняка будут ждать, когда дело дойдет до судебного разбирательства. Более амбициозные, возможно, обратят внимание на тот факт, что Гридли, согласно медицинской карте, при всех его проблемах со здоровьем в последние годы подвергался операции лишь один раз, и то по совершенно пустячному поводу. В далеком 1966 году ему удаляли миндалины.
Гнилая кровь сенатора и его больные почки не были ни для кого секретом. О его чудодейственном выздоровлении в прошлом году много, хотя и без особой радости писалось в газетах. Однако сенатору было что поведать миру. Гридли наверняка атакуют со всех сторон, предлагая сделать предсмертное признание: мол, мы найдем прекрасного литературного негра, который напишет за вас сенсационную автобиографию. Часть первая: тщетные попытки родственников найти донорскую почку. Часть вторая: после долгих поисков по надежным каналам некая организация, занимающаяся оказанием гуманитарной помощи, предлагает умирающему сенатору последний шанс продлить жизнь. Операция. Трансплантация донорской почки.
Интересно, какой сейчас у Феликса ВИЧ-статус? А каким он был в тот день, когда его почку пересадили Джону Гридли? Не может быть, чтобы клиника ничего не проверила.
То ли терзаясь угрызениями совести, то ли намеренно пытаясь заранее обелить себя, а может, испытывая предсмертное желание закончить свою и без того скандальную карьеру в адском пламени очередного скандала, Гридли приготовился излить душу. Клинике, да и мне тоже, оставалось только надеяться, что пневмония возьмет над ним верх до того момента, как лихой журналюга из «Эй-би-си ньюс» включит у его изголовья свой диктофон. Впрочем, Гридли — человек образованный и предусмотрительный, он наверняка уже заранее подготовил письменное признание.
Я вернулся в отель и стал дожидаться Стейси.
Она вернулась с фотосессии часа в два утра, отлично понимая, что ее ждут неприятности. На ней был купальник-бикини, в котором она позировала Ньютону. Кожаный. Дорогой. Крошечный.
— Ну как, нравится?
Она попыталась кокетничать со мной.
СЧЖК-5.
Каждый раз над гигантской ванной, в которой лежит Стейси, возникают головы. Представьте себе: эти головы наклоняются, чтобы лучше ее рассмотреть. Лиц не видно на фоне слепящего света галогенных ламп. Ей только остается догадываться, что они выражают.
Ужас?
Желание?
Представьте себе еще: из контролируемой компьютером канюли, воткнутой в левое запястье, капают в воду капельки крови.
— Нет! — произносит женщина, глядя на Стейси сверху вниз, на розовую от крови воду, в которой она плавает. — Нет! — Ее голос дрожит и не может взять нужный регистр. — Нет! — Такое ощущение, будто кто-то предлагает ей бутерброд-канапе, на который у нее аллергическая реакция. — Нет! Нет!
Голова растворяется в темноте. Бедная несчастная жертва. Не слишком подкована в искусстве, однако знает, что ей нравится. Уходит быстрыми шагами, от которых по воде, налитой в ванну, пробегает рябь. Вода щекочет Стейси уши. Голод звенит в ее утробе, точно струна пианино. Стейси с трудом подавляет в себе опасное желание хорошенько хлебнуть рассола, в который погружено ее тело.
Все видят, что она умирает, однако не в моих силах спасти ее. Что-что, а себя я успел изучить.
Вчера мне позвонили из клиники. «Селекторное совещание». По крайней мере сказали, что звонят из клиники. Кто-то назвал мое настоящее имя. Я оборвал соединение и бросил трубку.
Сегодня я снова звоню Феликсу. Снова отвечает его жена.
— Как ты там, Лавмор?
Любой, кто покупает донорскую почку, обычно должен слетать на операцию в Южную Африку или Пакистан. Но не Гридли. Не в таком он положении: полет в другую страну серьезно больного сенатора не может остаться незамеченным. Гридли настоял, чтобы ему дали насрать у себя же на заднем дворе. Со своего смертного одра, медленно убиваемый той самой почкой, которая когда-то спасла ему жизнь, он делает заявления для ФБР.
— Как дети?
В прошлом году я сделал Феликса и Лавмор поверенными в моих делах на севере Штатов. Я помог им перебраться за океан, уничтожил компрометирующие документы. Устранил бюрократические рогатки, которые могли возникнуть у них на пути. Однако, проделав все это, я стал тем самым миром, которого им следует сторониться. Я объединил в своем лице и полицейского, и правительственного чиновника, и врача, и социального работника, и махрового бюрократа. Вот почему, с подозрительной настойчивостью интересуясь здоровьем жены Феликса и двух их малолетних сыновей, я должен аккуратно выбирать слова.