Нечего и говорить, что жизнь сделалась очень трудной. Прислугу давно рассчитали, не было уже и куриного бульона, как не стало и многого другого… В дом незаметно вошла нищета. Бабушка постарела; и весь груз забот лег на плечи глухой Рохеле. Могла ли когда-нибудь Витель, внучка знаменитого раввина, представить себе, какой горькой окажется ее старость! Правда, в Дилкове в то время еще существовала еврейская община, и были еще люди, стремящиеся служить милосердию. Они помогали дочке именитого раввина. Несчастный Нахманке ел этот чужой хлеб, но сердце его обливалось слезами. Он не мог смотреть, как бьется его жена, ему хотелось только одного — поскорей умереть…
Через некоторое время в стране ввели нэп. Многие вернулись к своим обычным занятиям, вновь расцвела мелкая торговля, возродились ремесленные производства, а сапожники и портные стали называться частниками. Рохеле тоже решила открыть свое дело. Для начала она продала отцовское пальто и купила вязальную машину. А потом ей удалось уговорить мужа заняться работой. Слава Богу, хоть руки у него были целы, и Рохеле устроила его в кресле, а столяр Эфраим Мендель соорудил для него специальный стол. Словом, Нахманке научился вязать. К счастью, в Дилкове была организована артель инвалидов, и Рохеле с мужем стали ее членами. В артели выдавали хлопковую и шерстяную пряжу, из которой инвалиды вязали чулки, носки и кипы[64]. Поневоле новый ритм жизни захватил их, работа спорилась, вязальная машина жужжала…
А в двадцать первом их уплотнили, — в дом вселился ответственный работник исполкома, забравший себе четыре комнаты. Отныне Рохеле с Нахманке занимали две небольшие комнаты. Но им было не привыкать к очередным невзгодам, они приняли их как должное. Жизнь продолжалась, Рохеле колола дрова, топила печь, варила еду… Незаметно сменяла друг друга череда обычных, заполненных трудом дней. Иногда казалось, что они всегда так жили, и что не было у них другой, прежней жизни. Потому что давно уже ничего не осталось от былых дней — воспоминаний, и тех не осталось…
В одно безрадостное утро Рохеле нашла свою бабушку мертвой. Но жизнь вытворяет с нами все что ей вздумается, и никому не дано выйти за пределы предназначенного его роду… Во второй половине XIX века в Дилкове жил раввин Хаим-Иехиэль-Михаэль Бухман, известный своей ученостью человек, почитаемый всеми в городе. Старое поколение помнило его и продолжало хранить память о нем. Его внучка Витель, несмотря на тяжкие горести, выпавшие ей на старости лет, до конца своих дней держалась с достоинством. Весь Дилков, от мала до велика, пришел отдать ей свой последний долг. Потому что с ней ушел из жизни не просто старый человек, — со смертью Витель рухнул символ прежней жизни, прошлое угасло безвозвратно.
В жизни все так: уходит одно и приходит другое, и все сплетается и расходится по странным ее дорогам. Неожиданно Рохеле, на сороковом году жизни, забеременела. Она желала этого давно и упорно, чего она только ни делала, к каким только врачам не ездила! Но именно теперь, когда двум инвалидам стало особенно тяжело, бог вспомнил ее просьбы и решил их исполнить. Ой-ва-вой такому счастью! Весной тридцать первого года Рохеле родила девочку, названную в честь бабушки Витель. Так в жизни Рохеле появилась еще одна, но уже счастливая забота. Бог даровал ей под старость долгожданного ребенка, сделавшегося утешением своих бедных родителей.
Теперь Рохеле не могла работать как раньше, и единственным кормильцем семьи остался покалеченный Нахманке. Хотя, на сколько его, беднягу, могло хватить? Он часто поворачивался лицом к стене, чтобы скрыть отчаяние и слезы в глазах. Несмотря на это Рохеле не унывала, а маленькая Витель росла, ничего не ведая. Но время шло, и шло оно не только стороной, но и в Дилкове. Нахманке сильно поседел, а лицо Рохеле покрыли морщины…
Настал день, когда подросшая Витель отправилась в школу. День был на редкость теплый и светлый, и по-особенному праздничный. По дороге шагали дети с охапками цветов. Вот наконец Вителе входит в класс, — в руках у нее школьный портфель, она идет по свежевыкрашенному коридору, вступая в новый, удивительный период своей жизни! И он будет длиться ровно десять лет, ну а после, — после Вителе уедет в Киев и поступит в институт… В какой-нибудь, куда захочет… Так думает Рохеле, глотая слезы счастья, не сводя взгляда с девочки, этого дарованного родителям чуда… И коридор, по которому идет Витель, представляется Рохеле дорогой в Киев, в будущее, которое ожидает девочку… А дома больной Нахманке крутит ручку машины и ткет пряжу… Ведь ему уже пятьдесят, и жизнь его вроде и прошла… Что у него впереди? Какое у него может быть будущее?..