Меня в это время не было дома. Когда я вернулся, я увидел, что Фрейдл лежит с горчишниками на сердце, Сема, бледный, сидит рядом с матерью. Прочел я это, и мне тоже сделалось нехорошо. В этот момент в передней раздался звонок — пришли Маруся с Бертой Ефимовной. Мы решили не подавать виду и готовиться к приему гостей. Наконец столы были накрыты, сияла люстра, дом наполнился людьми и весельем. И все бы хорошо, если б не тревога за молельный дом! Увы, оставался лишь один спасительный выход — пригласить в миньян женщину, которая оставалась у нас в запасе. Вот такой странный миньян, где женщин больше, чем мужчин!..
В эту минуту раздался голос Яши, моего зятя:
— Исаак Борисович, запишите меня, пожалуйста, я буду двадцатым!
Мы переглянулись, Фрейдл промолчала…
Есть ведь в нашем народе чудаки — попробуй, задень евреев, как они тотчас же вскидываются и с неподдельным энтузиазмом заявляют о своем еврействе. Наш Яша, не знавший ни одной еврейской буквы, как и многого другого, что касалось еврейства, вдруг почувствовал кровную связь со своим народом и счел себя обязанным спасти «двадцатку». Старики были в восторге. Они долго и энергично хлопали его по плечам, выражая тем самым свою восхищенную благодарность.
Через несколько дней мы провожали Сему и Марусю на север. Тяжело было расставаться с ними. И мы долго стояли и щурились, пытаясь разглядеть хвост поезда, скрывшегося в тумане.
1965
Иврит
рошло много дней, но моей воине со следователем не было видно конца. Впрочем, какая между нами могла быть война! Воевать со мной следователю было легко и просто — ему же государство помогало, система! Вот он и свирепствовал как хотел. А что мог я? Замученный и беззащитный, брюки висят — вот-вот упадут, если их не держать… Кругом железо, решетки… И пудовая дверь, за которой круглые сутки бдит мой «страж». День и ночь он ходит по коридору, и шаг его тверд, как поступь державы! Постоянно, в одно и то же время, клацает железный волчок, — мое окно в мир, — я и поныне вздрагиваю, вспоминая его скрипучий резкий звук.
Мой следователь — коренастый, приземистый мужик. Желтоватое лицо его — ни то ни се, так себе, никакое. Смотрит, будто хочет пронзить тебя взглядом. С ним-то мы и «коротаем» все эти долгие ночи, полные жуткой яви…
Теперь, когда все уже позади, кажется, что совсем недавно это было, погибли миллионы евреев, и в мире перестала существовать треть еврейского народа! А вскоре после этого родилось государство Израиль. Засиявшие глаза евреев тотчас же устремились в сторону молодой страны. С надеждой поглядывали туда и советские евреи, но в глазах советских властей было совсем другое, — вражда, затаенная ненависть. Стояло время, когда все мы кланялись одной иконе, когда тюремно-лагерная сеть покрывала просторы огромной страны, и самый большой в мире аппарат исполнителей отстреливал население своего государства. Война уже закончилась, но отныне, в воспаленном мозгу «хозяина» неотвязно стучала мысль: с евреями пора кончать!
Сказано — сделано! Еврейская культура была уничтожена, начались повальные аресты. Но главное и, как оказалось, самое страшное, нас ожидало впереди, да только — не успел родимый! Неудивительно, что на всем этом зарешеченном пространстве растерзанной страны осталось немного смельчаков — любителей иврита. А среди них и мы — я, мой давний друг Шмуэль и прилепившийся к нам некий Шрага Вайсфиш, «в миру» Сережа. Так вот, этот самый Сережа совал свой нос везде и всюду, где только пахло еврейским духом. А этим «пахло» сильно, поэтому он бегал к нам и к таким, как мы. И поскольку я был занят своей основной, инженерной работой, то мне было просто некогда копаться в душевных качествах нашего молодого знакомца. Но зная, что Шмуэль был к нему расположен, я не стал противиться завязавшейся с ним дружбе.
Вскоре он попросил меня обучить его ивриту и, таким образом, застрял в моем доме в качестве постоянного гостя и ученика. И пусть его знания были неглубоки, но, каюсь, мне было лестно сознавать, что я его чему-то выучил.
Однажды Сережа взял у меня один из моих рассказов. Он знал, что я давно пишу на иврите, и что в этом я видел смысл моей жизни. Кстати, случилось это как раз в то время, когда на Израиль напали соседние государства, и было неясно, что об этом думает наш могучий СССР. Хотя, вроде бы Громыко уже произнес свою речь в ООН, где голосовал за Израиль, и наши страны успели обменяться посольствами. Однако мы, советские евреи, далеко зашли тогда в наших мечтаниях. Поэтому, да и не только поэтому, когда в июне сорок восьмого в большой московской синагоге состоялось собрание, сюда набежало столько народу, что яблоку негде было упасть, и большая толпа не попавших внутрь осталась стоять на улице. Синагога была украшена зелеными ветками, а вдоль ее фасада тянулся транспарант: «НАРОД ИЗРАИЛЯ ЖИВ!»