Судя потому, что База завалена нефтеперегонным оборудованием Орден и русские делят нефть. Сама–то нефть понятно за русскими, но это мелочи. Основные деньги в ее переработке, транспортировке и главное продаже.
Видимо что–то пошло не так, и Орден дернул за нужные рычаги.
Тот же Олег, он исключение из этого правила. И сюда его пустили исключительно за криминальное прошлое.
Разномастная толпа переселенцев пряталась от солнца под длинным навесом. За исключением четверки азартно играющих в карты латино, по один–два человека рассевшись на ящиках, нигде не сбиваясь в большую группу.
Это как раз понято, чтобы сбиваться в группы по интересам нужно как минимум понимать друг друга.
А тут, кого только нет.
Пара ярко разодетых негров сидя дергаются в такт музыке из плеера. Плеер у них один на двоих и они поделили динамики наушников по одному на негра.
Странный народ негры, тут жара и духота такая, что хочется забиться в самую глубокую тень и не вылезать оттуда до заката, и чтоб фонтан рядом. А эти дергаются, как заведенные. Мерзнут что ли. Хотя кто его знает, может у них на экваторе в лютые морозы такая жара стоит.
Рядом с неграми, ковбойского вида мужик, с флагом конфедерации на шляпе, в пол голоса беседует с качком — альбиносом в армейских штанах, обтягивающей рельефный торс в камуфлированной майке и белой бейсболке. Странное сочетание — белая бейсболка с торчащими из–под нее длинными, молочного цвета волосами.
За ними дремлет пожилая пара. На мой взгляд, скандинавы, есть у них в масти что–то этакое — нордическое.
Щедро расписанный народными индейскими мотивами, невысокий, жилистый, как старый ремень, парнишка с глубоко посаженными, раскосыми глазами, валившимися щеками и орлиным профилем делает вид что дремлет.
Но это только на первый взгляд, если присмотреться, заметно, что на самом деле он наблюдает из–под прикрытых век.
Не, реально, натуральный индеец. Только не из всяких там Виниту и Чингачгуков, а скорее его предки ближе к Монтесуме или Куатемоку.
А где мой дед?
О! Земеля.
Присаживаюсь рядом с пожилым — под полтинник, сухеньким мужичком. Моя бабушка называла таких — дети войны. Плохое питание, короткое детство в бараках или землянках мало способствует статному телосложению и богатырской ширине плеч.
— Не занято? — аккуратно сдвигаю в сторонку поношенные кирзачи с торчащими из них землистого цвета портянками.
— Ась, чего?
Потерянный какой–то мужичек. Недельная щетина придает ему совсем уж бомжеватый вид, да и запах соответствующий.
Но, не бомж, нет. Пострижен просто, но аккуратно, расчесан даже. Одежда рабочая, но не рванина с помойки. Руки мозолистые, зубы на месте. С правой стороны лица остатки приличного синяка, так и я сюда заехал не красавцем писанным.
— Отец, присесть рядом с тобой можно?
— Ась……, ой, конечно, конечно.
— Дэн, — протягиваю руку.
— Степаныч.
Рукопожатие у мужика неожиданно крепкое.
— Те, Ильюха Муромский не родственник, так и руку оторвать можно.
— Ась? Не. Я не с Мурома, новгородский я, из–под Старой–Руссы.
— Сюда, каким ветром занесло? Если не секрет конечно.
Что–то мужичек совсем уж не в своей тарелке. Любой нормальный человек насторожится от моих расспросов.
Сидишь себе, никого не трогаешь, а тут к тебе фраер залетный подкатывает, и начинает в душу лезть. На дурака, вроде, не похож, а тупит.
— Да, Васька — сучара, запил крепко, вот меня вместо него и подрядили в Москву ходку сделать.
Мужик жадно посмотрел на дымящих табаком картежников, сглотнул и на манер собаки втянул воздух.
— Начальник, у тебя папироски нет часом? — и глаза такие жалостливые, как у маленького ребенка.
— Фу–фу–фу, Степаныч, ты попутал чё–та. Начальники они все Там, на зонах остались.
А сигареты у меня есть. Именно для такого случая таскаю в кармане взятую на щит у цыган, уполовиненную пачку.
Степанычу не до ответа. Мигом запихав в пасть сомнительного вида сигарету, Степаныч дрожащими руками пытается добыть огонь из старой, бензиновой зажигалки.
Наконец–то добыв огонек, в два затяга выдувает пол сигареты и блаженно закатывает глаза — вот она нирвана. Еще затяг и чакры начнут открываться.
Перетекший каплей жидкой ртути, расписной индеец, интернациональным знаком демонстрирует порочную наклонность к открыванию чакр, путем выкуривания халявных табачных изделий.
Но, без борзоты во взгляде. Не требует, просит скорее, но и не заискивает.