Но вот я снова начал слышать.
Я обнаружил, что там, где мир был ближе всего к моему уху, я мог слышать все, что в нем происходит. Я слышал разговоры, крики попугаев, рев ослов. Я слышал журчание подземных рек и треск пламени в кострах. Каждый звук обладал смыслом. Прошло немного времени, и вот я уже начал расшифровывать то, о чем говорил мне мир.
Вот деревня, в ней живет примерно сотня человек, на заре они гонят скот на пастбище, а в сумерках – домой, в стойло. Хромоногая девчушка поднимает на плечо ведра, полные воды. Я понимаю, что она хромает, по неравномерному лязганью ведер. Вот мальчик всаживает стрелы одну за другой – чвак! чвак! – в обитую кожей мишень. Его отец вынимает пробку из кувшина с вином.
А вот где-то далеко группа охотников осадила слона. А там нимфа превращается в дерево. Ее вздохи замирают и растекаются по ветвям прохладным соком.
Кто-то с трудом карабкается по каменистому склону. Камни осыпаются из-под сандалий. Ногти все обломаны. Вот, изнемогая, он падает навзничь на какой-то козьей тропке. Он тяжело дышит, а потом погружается в сон.
Я слышу, как начинается мир. Время для меня обратилось вспять. Я слышу, как спирали папоротников выкручиваются из своих тесных гнезд. Я слышу, как в лужах кипит жизнь. Я понимаю, что несу на своих плечах не один только этот мир, но все миры, какие только существуют во вселенной. Я несу этот мир сквозь время, и сквозь пространство тоже. Я несу груз ошибок этого мира и его славы. Я несу то, чему еще не пришел срок сбыться, и то, что давно сбылось.
Динозавры резвятся в моих волосах, извержения пятнают кратерами мое лицо, и я понимаю, что становлюсь частью своего бремени. Нет больше ни мира, ни Атласа, есть Атлас Мира. Пройди по моим континентам. Я – путь, что лежит у тебя под ногами.
А вот какой-то человек рассказывает историю о человеке, что держит мир на своих плечах. Слушатели смеются. Кто в это поверит, кроме детей и пьяниц?Ни один человек не поверит в то, в чем не чувствует истины. Я бы и сам с удовольствием в себя не верил. Я засыпаю по ночам и просыпаюсь утром в надежде, что я умер. Но этого не происходит. Согнув одно колено и опираясь на другое, я держу этот мир.
Геракл
Геракл вышел из тени, где он давно уже стоял и слушал.
Вот и он, Герой Этого Мира, с львиной шкурой на плечах, помахивает палицей из цельного оливкового ствола.
– Выпить не желаешь, Атлас, ты, старый глобус? У каждого из нас свое бремя. Твое наказание – держать на плечах мир. Мое – работать на идиота.
– А кто виноват? – вопросил Атлас. – Не Зевс, твой папаша, а твоя мачеха. Гера.
– Зови это судьбой, а не расплатой, – ответил Геракл. – Твое имя значит «долго страдающий», а мое – «слава Геры». Ну, с некоторой натяжкой, учитывая все обстоятельства, да? Хоть одна женщина в мире привечает ублюдков своего мужа? Я сын своего отца, но моя мать, Алкмена, была смертной. Геру обманом вынудили кормить меня грудью. Естественно, она не пришла от этого в восторг. Женщины не жалуют чужих сосунков.
– Она послала змею убить тебя.
– А потом она наслала на тебя безумие.
– На свете полным-полно мужчин, которых довели до безумия женщины.
– Только безумец мог явиться сюда.
– Мне нужна твоя помощь.
Помощь. Он пришел за помощью сюда, на край мира. Земля и небо давно попрощались друг с другом, но здесь они по сей день лежат голова к голове.
И к этому двуединству он пришел за помощью, этот человек с двойной природой, в котором бог облачился в смертную плоть.
– Какого рода помощь?
– Это долгая история…
– Я сегодня никуда не спешу.
– Ну, – сказал Геракл, – раз уж у тебя в распоряжении все время мира, я, пожалуй, начну.Мужчины по природе своей верностью не отличаются. Это не их вина, потому что грешно было бы обвинять природу в непрофессионализме. Сетовать на мужские измены так же нелепо, как жаловаться на то, что вода мокрая. Кто из богов или людей доволен тем, что имеет? А если доволен, то ни до мужчины, ни до бога он не дотягивает.
Алкмена была прекрасна. И вот Зевс принял облик ее мужа, перемолвился словечком с луной и увлек Алкмену в постель. Ночь длилась тридцать шесть часов. Он дал ей блаженство, и блаженство стало сыном. Чтобы спасти меня от праведного гнева Геры, Зевс исхитрился и заставил ее один-единственный раз покормить меня грудью. Так я обрел бессмертие. Гера может причинить мне боль, но не в силах по-настоящему навредить мне. Что ей действительно нравится, так это унижать меня.
Даже богиня – это прежде всего женщина.
В юности я любил прихвастнуть. Убивал направо и налево, трахал, что плохо лежало, а остальное просто жрал. Так или иначе, Гере пришло в голову наслать на меня безумие, и пока я был безумен, я порезал на ремешки шестерых своих детей, о чем потом горько сожалел, и целый шатер прочего народу, с которыми мы даже не были представлены. Не самое лучшее поведение, Атлас; у меня всегда были свои понятия, даже когда выпью, поэтому я отправился в Дельфы за прощением. Пифия приказала мне пойти к Эврисфею и сделаться его слугой. Да, к этому худосочному импотенту с комариным умом и кислой рожей. В качестве расплаты, понимаешь? Целых двенадцать лет мне придется выполнять все, что он ни прикажет. Неважно, что он слаб, а я силен. Неважно, что я мог бы прибить его одним плевком. Он – мой хозяин. Ради вящей его славы я уже убил Немейского льва, уничтожил Гидру, поймал золотую лань Артемиды и самого огромного в мире вепря, вычистил Авгиевы конюшни, прогнал Стимфалийских птиц, пожиравших людей, укротил Критского быка и хищных Диомедовых кобыл, снял прямо с тела царицы амазонок Ипполиты ее легендарный пояс, привел обратно похищенных коров Гериона, а вот теперь я тут, у тебя, и это мой одиннадцатый подвиг.