Кэссиди насковозь промокла, ее трясло одновременно и от холода и от нервного потрясения. Даже если ни Чейз, ни Бриг не были сыновьями Рекса, она никогда уже не станет такой как прежде. Неожиданно все поплыло у нее перед глазами, и она упала лицом в мокрую траву.
— Нет! Нет! Нет! — исступленно кричала она, содрогаясь от рыданий…
Слезы жгли ее глаза, но она попыталась взять себя в руки и медленно поднялась на ноги. Держись, внушала она себе. Это еще не конец света! Но в действительности она чувствовала что-то вроде этого.
Было холодно, очень холодно. Невозможно согреться. Санни дрожала. И все из-за сыновей. Ее сыновей. Их образы— мальчиков, юношей, взрослых мужчин— мелькали у нее перед глазами. Красивые. Мужественные. Подающие столько надежд.
Много воды утекло с тех пор, как она видела Брига в последний раз, Бадди — тот вообще ушел от нее совсем маленьким, а Чейз, когда же Чейз в последний раз заезжал к ней? Она всегда рассчитывала на Чейза больше других, в глубине души, однако, сознавая, что когда нибудь он повернется к ней спиной. Давным-давно она заглянула ему в душу… Что же делать? Сын вправе покинуть свою мать и взять себе жену.
Она потерла ладонями плечи, надеясь хоть немного согреться. Она знала, что была глупой женщиной, доверялась не тем людям. Даже тогда, когда заглядывала им в глаза и видела их истинную сущность.
Рекс Бьюкенен — ее ошибка. Она была молодой и горячей. Фрэнк Маккензи, ее муж, добрый порядочный человек, ничего не хотел, кроме обеда на столе, когда возвращался с работы, мира в семье и возможности спокойно смотреть телевизор. Он взирал на мир ясными голубыми глазами. Истинное зеркало души. Фрэнк не предъявлял к ней завышенных требований, никогда не подымал на нее руку, никогда не повышал голос, но у него была одна слабость, которую он месяцами сдерживал в себе. Когда он запивал, то превращался из легкого в общении человека в агрессивное человекообразное существо с дубиной в кулаке.
Тогда его тянуло на азартные игры. Он шел на петушиные или собачьи бои и тратил чуть ли не весь заработок на это кровавое зрелище. Только в такие дни они и ссорились. Фрэнк приходил домой после своих забав, попахивая табачным дымом, соломой и кровью, с блеском глаз, когда выигрывал, и с опущенными от разочарования уголками губ, когда проигрывал. В такие довольно, впрочем, редкие дни Фрэнк становился как бы воплощением дьявола, неистовым и злобным человеком, каким был и его отец.
Санни презирала слабость Фрэнка. Она верила в священность жизни всех существ, и бизнес, основанный на созерцании животных, обученных терзать и убивать друг друга, казался ей омерзительным. И единственный случай, когда она повысила голос на своего мужа, произошел после того, как он побывал на такого рода арене. Бои животных были не только бесчеловечными, но и противозаконными, и Санни не раз жаловалась в полицию. Каждый раз арены закрывали, но через несколько недель они возникали в новых местах, в лесных оврагах или старых коровниках.
Санни всегда верила в добро и справедливость. Хотя она и не была религиозной женщиной, таинство брака и свадебные клятвы были для нее священны и должны были строго соблюдаться. Она и не собиралась влюбляться в Рекса Бьюкенена, так же как и он в нее. Но это случилось. Неожиданно. Страстно. Грешно. Она родила ему сына. И эта страсть погубила ее брак.
Она всегда видела перст судьбы в том, что они встретили друг друга. Он никогда бы не узнал ее, если бы не случайность. Неизбежная случайность.
Рекс Бьюкенен к своему тридцатипятилетию получил в качестве шутки подарочный сертификат на право изучения его руки и предсказание его судьбы со стороны Санни Маккензи. Санни знала, что сертификат, написанный ею на обычной открытке цветными карандашами, может вызвать лишь усмешку Рекса Бьюкенена и что он, владелец лесопилки и самый богатый и могущественный человек в округе, никогда не станет показываться в маленьком фургоне, ржавевшем на берегу ручья. Но, поддавшись на уговоры нескольких шутников с лесопилки, которым она гадала по руке, посмеяться над их хозяином, Санни поместила сертификат в конверт и, заклеив его красным воском, отправила. Когда два месяца спустя Рекс тихо постучал к ней в дверь, она была несказанно удивлена его приходом.
Он подал ей свою большую крепкую руку, и она немедленно почувствовала его душу. Порой даже ей не всегда удавалось докопаться до души человека, но не так было с Рексом. Рука его была теплой, пожатие крепким, пальцы способны и на жестокость, и на нежность.
А когда она взглянула в его ясные голубые глаза, то сразу же ощутила его грусть, даже тоску и поняла, что жена холодна к нему.
— Вы несчастливый человек, — сказала она со свойственной ей прямотой.
— С чего вы взяли?
— Я знаю.
Он попытался высвободить свою руку, но она цепко держала ее. Этот человек вызвал в ней интерес.
— Да, вы несчастливы,— повторила она задумчиво.
— Конечно же, я счастлив,— возразил Рекс.
Она разжала свои пальцы.
— Вы любите жену и сына, но вы несчастливы.— Она увидела, как гневно сузились его глаза.— Вы уже давно, давно не были счастливы…
—- Вы ничего обо мне не знаете!
— Я чувствую скорбь и подозрительность.
— Кто подстроил эту шутку? Рой? Нет, Гарольд. Держу пари, что это Гарольд, не так ли? — спросил он, а когда она не ответила, он схватил ее за плечи и хорошенько тряхнул.— Это Гарольд Кертен, точно? Идиот! Напыщенный мерзавец. Я завтра же уволю его…
— Он не имеет никакого отношения к тому, что я говорю. Я говорю то, что есть.
— Тогда вы сошли с ума.
— Вы же сами пришли ко мне,— невозмутимо заметила она, и его пальцы, сжимавшие ее плечи, ослабли.— Вы пришли сюда, потому что несчастливы. Потому что не способны заставить вашу жену полюбить вас.
Бьюкенен глубоко вздохнул, и кулаки его разжались.
— Вы ничего не знаете…
— Я знаю о вашей вине. О первой брачной ночи и… о пожаре… о сгоревшем платье.
— О Господи…— прошептал он, и гнев его сменился изумлением. — Но ни одна живая душа не знает…— Он с подозрительностью оглядел комнату, как бы опасаясь быть услышанным. — Значит, здесь была Лукреция,— сказал он.— Боже мой, она многое поведала вам…
— Я никогда не разговаривала с вашей женой.
— Но она обещала, заставила меня поклясться, чтобы я молчал!..— Казалось, он не слышал ее.
— Я вижу боль в ваших глазах, Рекс Бьюкенен.
— Ради всего святого, что же это такое? — Он отпрянул назад, споткнувшись о стул.
— Вы страшитесь будущего, но хотите знать, что вас ждет впереди.
Он был в смятении.
— Я… я не верю во все эти фокусы-покусы. Все это… белиберда! Каждую неделю я хожу к мессе,— выкрикнул он, причем в его голосе появились истерические нотки. Затем ударил себя кулаком в грудь. — Я верю в Бога!
— Знаю, что верите. По вашим глазам вижу, что вы верующий человек. То, что я делаю, не имеет никакого отношения ни к Богу, ни к сатане. Темных сил вы действительно боитесь, но Люцифера здесь нет. Я не ведьма.
— Надеюсь, что нет.
— Я даже не могу объяснить, что вижу,— сказала она, пожимая плечами. — Ну так что, желаете заглянуть в будущее?— Санни ободряюще улыбнулась этому сильному человеку, до удивления богобоязненному и терзавшемуся чувством вины. — Это могло бы облегчить вашу душу.
Она увидела, как лоб его покрывается потом, и ощутила его страх, самый настоящий страх.
— Даже если вы не верите, вам не помешает выслушать меня. В конце концов, это лишь шутка, верно? Довольно невинная.
Взгляды их пересеклись, и она почувствовала, что несмотря на колебания, Рекс Бьюкенен готов бросить вызов тем демонам, которые терзали его сердце. Он расправил плечи, видимо, взяв себя в руки,— сильный властный человек, знающий о своем влиянии.
— Ну что же. Почему бы нет? — усмехнулся он, уселся на стул и доверчиво протянул руку. Санни коснулась его запястья и сразу же ощутила беспокойную энергию, которая пульсировала у него в крови, подпитываемая сознанием вины и соблазном пересечь черту между добром и злом.