— Меня уже не запугаешь!
— Нет? А ты пораскинь мозгами, Маккензи! — Деррик вынул изо рта сигарету и сунул ее в цветочный горшок.— Может, тебе и наплевать на себя самого; может, тебе вообще на все наплевать — но этого нельзя сказать о Кэс-сиди или твоей матери. Они-то как раз весьма, скажем, уязвимы. Удобные мишени.
Чейз, точно забыв о травмах, в мгновение ока оказался возле Деррика, навалился на него и припер к спинке дивана.
— А теперь подумай ты! — прорычал он; Рука в гипсе немилосердно давила на горло шурина. — Хорошенько подумай! — Под тяжестью навалившегося на него тела у Деррика глаза полезли на лоб; он чувствовал на лице горячее дыхание Чейза, видел перед собой его горящий взгляд.— Попробуй что-нибудь сделать, Бьюкенен, и — клянусь! — ты будешь жалеть об этом всю оставшуюся жизнь. Обещаю!
— А ну-ка полегче, приятель.— Деррик вдруг вспомнил, что Чейз не более чем инвалид, что он без костыля и передвигаться-то толком не в состоянии. Откуда же этот леденящий душу страх, от которого кровь стынет в его жилах?.. Он что было сил отпихнул Чейза, пнув его ботинком по больной ноге.
Лицо Чейза стало белым как мел — внезапная боль пронзила тело. Поделом!
— Не пытайся мне угрожать, Маккензи! Не забывай — ты всего лишь безродный подонок. Мне известно, из какой грязи ты вылез! Чтобы хоть чего-то достичь в жизни, ты лез из кожи вон, много улыбался и облизал столько задниц, что и не сосчитать. Но как был плебеем, так им и остался — даром что напялил кожаный пиджак, за который, небось, отвалил больше, чем твоя мамаша заработала за все те годы, что служила подстилкой моему отцу!
Чейз бросился вперед, стараясь схватить Деррика за горло, но тот, увернувшись, подставил ему подножку, и он врезался головой в стену.
— Маккензи, ты слязняк! Жалкий слизняк! — прорычал Деррик и для вящей убедительности смачно плюнул Чейзу в лицо.
Кэссиди почти весь день без устали работала. Так продолжалось недели две. Пока Чейз был на процедурах или в конторе, она работала для «Тайме».
Они с Чейзом находились в состоянии шаткого перемирия — прошлое по-прежнему стояло между ними, будущее же представлялось весьма туманным. О физической близости не могло быть и речи. После той утренней сцены возле бассейна они боялись даже невзначай коснуться друг друга. Впрочем, между ними уже давно пролегла пропасть, еще до пожара. Каждый жил сам по себе, преследуя какие-то свои цели. Сейчас по крайней мере они хотя бы внешне походили на семью.
Дома они вели себя подчеркнуто вежливо, заново постигая науку доверять друг другу, х отя давалось им это с трудом и за внешним спокойствием таилось огромное внутреннее напряжение, чреватое очередным нервным срывом. Часто он украдкой наблюдал за ней или провожал ее настороженным взглядом, не подозревая, что ей ведомы все его ухищрения. А в отсутствие Кэссиди он рылся в ее столе — и об этом она также догадывалась, с грустью констатируя, что он по-прежнему не доверяет ей.
Однако хуже всего ей было ночью. Мучило сознание того, что он рядом, что их разделяет всего лишь коридор, что скорее всего он так же, как и она, не спит, ворочаясь в постели. Как невыносимо терзаться желанием, вспоминать и притворяться! Перед семьей, перед людьми, друг перед другом…
— Ты правильно делаешь, что не сдаешься,— сказала Дена, заглянув к ней как-то утром. — Брак сложная штука.
— Это точно,— согласилась Кэссиди.
— У нас тоже все очень сложно,— удрученно покачала головой Дена.— Особенно после того, как твой отец признал Уилли своим сыном. Ты знаешь, что он отдал ему комнату наверху? Бывшую комнату Деррика. Ты не поверишь — я вся дрожу, когда остаюсь дома один на один с этим типом.
— Уилли совершенно безобиден, мама.
— Ты находишь? Ну не знаю! Помню, он все время увивался вокруг вас с Энджи, прятался в кустах, подглядывал. Одному Богу известно, что там было у него на уме, но несколько раз я заставала его за бассейном, в кустах рододендронов, глазевшим в окно Энджи. Может, он ждал, что она покажется в трусиках и лифчике? Все это так противно.— Поморщившись, Дена достала из сумочки золотой портсигар. — Подумать только — вы с ним сводные брат с сестрой. Это… это выше моего понимания. Это непристойно! — Она достала сигарету.— Похоже, все забывают о том, что Уилли присутствовал на обоих пожарах.
— Откуда ты знаешь?
Дена прикурила сигарету, затянулась и, сложив губы трубочкой, выпустила вверх струйку дыма.
— Это очевидно. На первом он точно был — помнишь, он еще опалил себе брови? Что касается второго, то всем известно, что Уилли нашел там бумажник, принадлежавший этому Маршаллу Болдуину. Полиция не нашла, а он нашел! Совершенно очевидно, что он оказался там раньше полиции.
— Уж не думаешь ли ты, что это он устроил оба пожара? Уилли слишком… слишком добросердечен, слишком мягок для этого. Надеюсь, ты не серьезно? — Кэссиди недоверчиво смотрела на мать.
— Куда как серьезно. И это не только мое мнение. Многие считают, что он вполне способен на такое. Обыкновенная пиромания. Дорогая, ты ведь не станешь возражать, что у него явно не все в порядке с головой. Он… просто ненормальный. Тот несчастный случай с ним, когда он тонул, настоящая трагедия. Я не настолько мстительна, чтобы думать, будто Бог покарал Санни за грехи, однако… Что ни говори, тот факт, что Уилли присутствовал на обоих пожарах, наводит на мысль о том, что это не просто совпадение, ведь так? Полагаю, твой отец образумится и отправит Уилли в специальное заведение, где он будет находиться в обществе себе подобных. Ему же самому там будет лучше. Он хотя бы перестанет чувствовать себя убогим и отверженным.
— Мама, он не отверженный. Он…
— Меня бросает в дрожь при одной мысли о нем! — Дена нервно теребила свое жемчужное ожерелье. — Только подумай, каково жить с ним под одной крышей. Мне неприятно это говорить, но пора принять решение. Это и мой дом тоже. Пора выбирать — или он, или я.
— Но мама…
У Дены дрожали губы. Пепел от сигареты упал на пол, но она и не заметила этого.
— Я просто не знаю, что делать! — В глазах Дены стояли слезы.— В последнее время твой отец ведет себя совершенно безрассудно!
— Успокойся. Все не так плохо…
— Плохо, Кэссиди, плохо,— срывающимся голосом произнесла Дена, пытаясь смахнуть слезы, чтобы не расплылась тушь. — Быть женой Рекса Бьюкенена — это крест. Только теперь я начинаю понимать, что заставило его обожаемую Лукрецию наложить на себя руки.
Глава 21
Т. Джон остановил машину перед «Морским окунем». Он сбился с ног, пытаясь выйти на след Санни Маккензи. Ему уже начинало казаться, что шансов найти ее у него не больше, чем встретить неопознанный летающий объект, про который талдычил старик Петер-сон, — что тот, мол, приземлился прямо у него на поле, сжег траву и до смерти перепугал его черных овец. Т. Джон подозревал, что Петер-сон чересчур налегает на домашнее, собственного приготовления зелье, утверждая, что это пиво. Наверняка какая-нибудь отрава.
Он потянулся, так что хрустнуло в плечах, и вышел из машины. В «Окуне» двое мальчишек, расположившись за игровыми автоматами, увлеченно гоняли на автомобилях. Еще один глазел на обложки разложенных на прилавках журналов с девочками. Женщина с ребенком на руках покупала подгузники — ребенок все время хныкал. Все как обычно.
Т. Джон улыбнулся продавщице Дори Ри-Дер, особе лет пятидесяти — с отечными ногами, бочкообразной фигурой и пережженными химией ярко-желтыми волосами.
Размазав по хлебу колбасный фарш, он попросил у нее горчицу.
—Я же тебе говорила, Т. Джон,— если хочешь чего-нибудь остренького, отправляйся к Берли, напротив.
Т. Джон хмыкнул. Это была расхожая шутка, поскольку «У Берли», местное заведение со стриптизом, пользовалось дурной славой, и сам же Уилсон приложил руку к тому, что на дверях его чаще всего висел замок.
Маринованный лук, немного овощей, горчица — вот и весь его ланч. Он купил бутылку кока-колы— поскольку пиво на работе он не употреблял, — пачку «Кэмела» и упаковку жевательной резинки.