<p>
Тварь приземлилась на вспаханном поле. Сейчас в этом полушарии планеты была ночь и местность вокруг оказалась совершенно пустой и безжизненной. Но издалека легкий прохладный ветерок приносил разные запахи. Запахи органики, запахи живых существ. Тварь страшно проголодалась за миллионы лет своего космического путешествия. Но сил, чтобы отправиться сейчас на охоту, у нее уже совсем не осталось. Ее сознание медленно и неотвратимо угасало от истощения. И все же, даже пребывая в этом состоянии бессилия и полузабытья, она поняла, что утром сама, скорее всего, станет объектом охоты со стороны сытых и сильных аборигенов. Поэтому тварь и стала искать место, чтобы спрятаться. Схорониться хотя бы на время от алчущих и хищных взглядов.</p>
<p>
Еще раз внимательно оглядев окружающее пространство, она обнаружила на северо-восточной окраине вспаханного поля длинную кособокую постройку, сколоченную из стволов местных растений. Медленно передвигая ногами и опираясь на хвост, чтобы не упасть, тварь поковыляла через поле к темному скошенному прямоугольнику сарая.</p>
<p>
Ей понадобилось почти четыре часа, чтобы преодолеть расстояние в полкилометра, которое отделяло ее от постройки. Когда тварь доползла до полуразрушенной деревянной хибары, силы уже практически оставили ее. Забравшись через распахнутую настежь дверь внутрь, тварь свернулась в клубок около шершавой влажной стены и совершенно отчетливо осознала, что до утра ей не дотянуть. Миллионы лет космического путешествия и падение в атмосфере планеты отобрали слишком много сил. Слишком много сил, чтобы теперь надеяться выжить.</p>
<p>
Она злобно заурчала и в последний раз распрямила свое длинное и гибкое тело. Инстинкт беспрекословно требовал, чтобы она сейчас оставила потомство. Тварь сконцентрировала на своем яйцекладе остаток сил и напряглась. Это будет ее последнее потомство. Необычное потомство. Ему предстоит жить здесь, на этой голубой планете. И поэтому ее ребенок должен уметь максимально адаптироваться к окружающей среде.</p>
<p>
По кольчатой трубе яйцеклада вниз от туловища поползло утолщение. Через несколько минут кожистое овальное яйцо вылезло наружу и мягко шлепнулось на землю.</p>
<p>
Роды отобрали последние остатки сил и сознание твари затуманилось. Она зло зашипела, сделала несколько неуверенных шагов в сторону от яйца и рухнула на землю. Уже умирая, тварь подняла вверх свой хвост и, подчиняясь все той же программе животного инстинкта, с силой ударила им себя в живот. Шипастое жало пробило кожу, разорвало артерии и вошло внутрь тела почти до самого позвоночника. Кислотная кровь твари хлынула наружу, обжигая внешний панцирь и растворяя ее туловище. Тварь сдавленно зарычала от пронзившей ее мозг чудовищной боли, дернулась всем телом и издохла.</p>
<p>
</p>
<p>
</p>
<p>
</p>
<p>
II</p>
<p>
</p>
<p>
Глубокую округлую яму посреди поля обнаружил колхозный агроном Федор Григорьевич Алиенко.</p>
<p>
В то утро Алиенко шел с хутора Свинюково, где заночевал у косоглазой Дашки Отморозовой, в деревню Бутылкино. Близилась посевная, и Алиенко собирался зайти в колхозное правление и переговорить с председателем Митрофаном Демьяновичем Навознюком о состоянии посевного фонда.</p>
<p>
Позавчера поздно вечером он звонил председателю из Чертово-Куличкино, в котором вот уже почти десять лет жил со всем своим семейством - женой Марусей и двумя детишками, - и просил прислать за ним председательский "газик". Митрофан Демьянович молча выслушал просьбу агронома, громко икнул в телефонную трубку и ответил в том смысле, что с бензином в колхозе напряженка и что Алиенко - не премьер-министр Контюх и даже не председатель парламента товарищ Хрющ. А поэтому пусть он оторвет от стула ту мягкую область, что природой помещена ниже спины, и своим ходом, на собственных ногах, преодолеет расстояние в десять километров от забытого Богом Чертово-Куличкино до Бутылкино - признанного во всем мире районного центра духовности и культуры. Так сказать, ик твою мать, совершит паломничество. Хадж, значит, ик и еще раз ик. А по дороге дорогой товарищ агроном пусть заодно заглянет и к своей ненаглядной Дашуньке с хутора Свинюково, которая несколько дней назад в сельском магазине прилюдно жаловалась, что в ее роскошном теле - ик! - кое-что и кое-где уже заржавело от долгого не использования по прямому назначению.</p>
<p>
Пока Митрофан Демьянович с присущей ему эмоциональностью и напором произносил эту тираду, в трубке явственно слышалось мерзкое хихиканье его молоденькой разбитной секретарши Аллочки Стервенец, у которой, ясное дело, ничего и никогда не ржавело. Алиенко тактично не стал уточнять, какой это срочной работой занята Аллочка в кабинете председателя в половине десятого вечера, молча выслушал пространное напутствие Митрофана Демьяновича и положил трубку на рычаг. Ему было очень обидно, но ссориться с жестоким и злопамятным Навознюком из-за такого пустяка не хотелось. Кроме того, брошенная председателем идея насчет Дашки Отморозовой показалась Пете Алиенко не такой уж и неинтересной.</p>
<p>
Поэтому на следующий день после полудня Алиенко отправился в путь, свернул на ночь в Свинюково и сегодняшним утром, ровно в половине шестого, оказался на уже успевшей подсохнуть грунтовой дороге, ведущей с хуторского подворья через распаханные поля и еще не успевшие покрыться листвой лесополосы прямо в деревню Бутылкино. Состояние головы и желудка агронома после обильного вчерашнего застолья и бурной ночи в объятиях косоглазой Дашуньки явно оставляло желать лучшего. Голова раскалывалась от дикой боли, в желудке что-то самым мерзким образом по лягушачьи квакало и периодически пыталось выпрыгнуть наружу, по ногам и рукам разливалась неприятная ватная слабость. В очередной раз утерев рукавом плаща холодный пот со лба и мысленно помянув Дашуньку и ее слишком уж горячее гостеприимство по матушке, Федор Алиенко свернул с грунтовки, огибавшей распаханные поля, и принял мужественное решение пересечь пространство по кратчайшей линии: по прямой, через пахоту.</p>