<p>
Ко времени, когда Федор Григорьевич принял на грудь двести граммов обжигающей горло жидкости, эмбрион внутри его пищевода уже успел сформироваться в небольшую, но вполне жизнеспособную тварь. Тварь отчаянно хотела есть, передавая это свое ощущение через нервную систему прямо в мозг агронома Алиенко. После получения пищи тварь намеревалась немного вздремнуть, чтобы подкопить силенок, а потом разорвать изнутри грудную клетку несчастного Федора Григорьевича и отправиться бродить по окрестным селам для самостоятельного удовлетворения своих пищевых потребностей. Но не тут-то было.</p>
<p>
Ни тварь, ни ее многочисленные родственники по материнской линии никогда и нигде за время своих миллионолетних странствий не потребляли спиртных напитков. Тем более, разумеется, не пивали они огненной перцовки, созданной народным гением Дашуткой Отморозовой по собственным секретным рецептам. Стоит ли после этого удивляться, что совершенно наперсточная для любого опытного землянина доза в двести миллилитров, произвела в голове твари настоящую революцию? Проще говоря, возросший внутри Федора Григорьевича эмбрион космического монстра уже через пару минут после принятия сельским агрономом даже столь незначительного объема перцовки был абсолютно и очевидно пьян.</p>
<p>
А тут еще в пищевод Федора Григорьевича подоспела и закуска в виде просоленного ароматного сала. Тварь, чьи родственники, конечно же, никогда не едали ничего подобного ни в Туманности Андромеды, ни на широких просторах Млечного Пути, проглатывала кусок за куском и получала абсолютно ни с чем не сравнимое удовольствие. Когда последний кусочек жирного, белого, в меру просоленного вещества был уже съеден, тварь в полном блаженстве и удовлетворении устроилась в желудке Федора Григорьевича и предалась размышлениям о своей нелегкой доле.</p>
<p>
"Ну и что дальше? - думала она, сидя в пищеводе сельского агронома. - Вот сейчас отлежусь, посплю - и все, конец моему санаторию: придется выходить наружу".</p>
<p>
Она представила, как снаружи холодно и слякотно, с какой жестокостью и охотничьим азартом аборигены начнут за ней охотиться, и содрогнулась. Теплый, уютный и сытый мир внутри пищевода агронома Алиенко нравился ей много больше, чем таящие опасности просторы этой планеты.</p>
<p>
"А какого черта, собственно, я должна выходить наружу? - забрела вдруг в голову твари случайная шальная мысль. - Это какой еще там авторитет мне такое приказывает?"</p>
<p>
Не откладывая дела в долгий ящик, она тут же покопалась в залежах своей генетической памяти и не обнаружила искомого авторитета. Более того на самом дне фамильных родовых мозгов отыскалось требование максимальной адаптации к окружающей среде.</p>
<p>
"Баста! Хватит! - поразмыслив, тварь приняла революционное решение. - Никуда я не выхожу! Мне и здесь хорошо!"</p>
<p>
Придя к этому выводу, тварь тут же намертво вросла в организм агронома Алиенко. Мозг ее соединился с мозгом Федора Григорьевича, а яйцеклад вытянулся вдоль его прямой кишки.</p>
<p>
Все эти революционно - эволюционные изменения внешне совершенно никак не отразились на здоровье и личности колхозного агронома Алиенко. Единственное, что отметили бдительные односельчане, так это сильно возросший интерес Федора Григорьевича к обжигающей желудок перцовке и подсоленному аппетитному салу. Впрочем, односельчанам, конечно, и в голову не пришло связать этот интерес с проблемой контакта с инопланетными цивилизациями.</p>
<p>
С тех пор и стали мирно жить в одном общем организме колхозный агроном Федор Григорьевич Алиенко и прилетевшая из глубин космоса неизвестная науке кровожадная тварь. И продолжалась эта идиллия как раз до того времени, пока тварь не вступила в период полового созревания.</p>
<p>
</p>
<p>
</p>
<p>
</p>
<p>
</p>
<p>
IV</p>
<p>
</p>
<p>
С некоторых пор прижившаяся внутри пищевода Федора Григорьевича тварь стала ощущать заметный дискомфорт. Нет, слава Богу, еды и питья ей вполне хватало. Федор Григорьевич теперь ел за троих, немало удивляя проснувшимся вдруг аппетитом и жену, и друзей. С точки зрения физиологии все было в полном порядке в этом спонтанно образовавшемся благодаря перцовке и салу симбиозе человеческого организма и космической твари. А вот с точки зрения духовной...</p>
<p>
Тварь хотя и была тварью, однако с определенного возраста начала вдруг испытывать острое желание пообщаться с себе подобными. После сытного обеда, переваривая очередную порцию сала с перцовкой, она любила понежиться и помечтать о таких же, как и она сама тварях. В общем-то, для процесса деторождения себе подобные существа были ей не особенно и нужны, поскольку размножалась тварь бесполым почкованием. Но духовный голод все-таки требовал своего удовлетворения. Ну, хотя бы иногда. Ну, хотя бы по мелочам.</p>
<p>
Вот тут-то как раз и подоспело важное политическое событие в обычно скучной и размеренной жизни Бутылкинского колхоза. В гости к своему закадычному другу председателю Навознюку заехал погостить на денек - другой сам первый секретарь Главной Оппозиционной Партии Петр Николаевич Мисоненко. Тот самый, которого продажные буржуазные писаки - журналисты часто ошибочно называли Мисюненко, а враги - "дерьмократы" прозвали Писюненко за постоянное и неуемное стремление Петра Николаевича охаивать все и вся по любому поводу и на каждом удобном углу. Знающая толк в политических веяниях в парламенте и в администрации президента бабка Табачниха, по прозвищу "наша Глоба", жившая у околицы деревни Бутылкино, тут же поведала сельской общественности, взволнованной визитом столь высокопоставленного партийного лица, что прибыл к ним известный всей стране персек не просто так, с Навознюком водочки попить, а для плодотворного решения важнейшей внутрипартийной проблемы. Дело в том, что в скором времени в стране предстояли очередные парламентские выборы и товарищ Мисоненко на скорую руку сколачивал избирательный блок своей ГОП - партии, особо рассчитывая на голоса совершенно обедневших при нынешнем режиме рабочих и крестьян. Вот, вещала сельская Глоба, полузгивая семечки, и возникла у Петра Николаевича проблема с представителем от трудового крестьянства - таким, чтобы и особо рот не раскрывал, и голосовал так, как нужно руководству ГОП - партии. А в особых случаях - на практике, впрочем, не так уж и редких, - мог бы активно поддержать и любую застольно - политическую компанию. Основательно порывшись в своей памяти, разбухшей в последние годы как старая записная книжка от неисчислимого множества имен и фамилий партийных соратников и соратниц, товарищ Мисоненко и обнаружил вполне приемлемую кандидатуру в лице своего старого, еще со школьной скамьи друга Митрофана Демьяновича Навознюка.</p>