<p>
- Откровенно говоря, Саул, я не большой любитель шахмат, - пожал плечами Жилин. - Мой опыт в этой сфере ограничивается, пожалуй, только знанием названий фигур...</p>
<p>
- Реванш, только реванш, - Эдик шутливо погрозил Репнину кулаком. - Вам не уйти от справедливого возмездия, Саул!</p>
<p>
- Ну, это мы еще посмотрим, - Репнин взглянул на свои наручные часы и обратился к Дауге:</p>
<p>
- Гриша, вы не могли бы переключить телевизор на первый канал? Трансляция должна начаться через пару минут...</p>
<p>
- Конечно, Саул, конечно, - Григорий потянулся к телевизору.</p>
<p>
- Что, снова напутственное слово? - хмуро поинтересовался Жилин.</p>
<p>
- Оно самое, - ответил Репнин, рассеянно расставляя фигуры на шахматной доске. - Напутственное слово. Для наших...</p>
<p>
- Ну, и что вы собираетесь от него услышать, мальчики? - Майя недоуменно пожала плечами. - Снова будет едва ли не площадная ругань и набор казенных обвинений...</p>
<p>
- Нам все-таки нужно иметь больше информации, Майя, - возразил Дауге и вздохнул. - Любой информации. Пусть даже и в таком искаженном виде.</p>
<p>
- А мне лично нужно больше ненависти, - сказал Саул и на его щеках заходили желваки. - Я, друзья мои, просто заряжаюсь ненавистью, глядя на тупые свинячьи рыла лихачевского отребья!</p>
<p>
- Не такие уж они и тупые, к сожалению, - покачала головой Майя. - А что касается ненависти... Я считаю, что это плохо, когда ненависть становится движущей силой, Саул. Мы рискуем превратиться в таких же ничтожеств, как и они все...</p>
<p>
- Согласен, - Саул почесал пальцем переносицу. - Но только отчасти, Майя, только отчасти! Да, ненависть не должна быть нашей движущей силой, но вспомогательным приспособлением... Я ненавижу, да именно ненавижу, и товарища Лихачева, и всю его грязно - красную чиновничью свору!</p>
<p>
- О волке помолвка, а волк - тут как тут, - сказал Дауге и кивнул подбородком в сторону экрана телевизора. - Представление начинается.</p>
<p>
На зеленоватом экране старенького "Фотона" появилась золотистая на красном фоне заставка: "Выступление Генерального секретаря ЦК КПСС, Председателя Президиума Верховного Совета СССР Кузьмы Егоровича Лихачева на собрании представителей творческой интеллигенции. Прямое включение".</p>
<p>
- Врут, - Эдик принялся энергично протирать стекла очков носовым платком и близоруко прищурил глаза. - Это запись. Запаздывание идет примерно на пять минут.</p>
<p>
- Разумеется, запись, - криво ухмыльнулся Саул. - А ну-ка, если вдруг кто-нибудь из присутствующих позволит публично не согласиться с нашим дорогим Генеральным секретарем?</p>
<p>
- Это совсем уж из области маловероятного, Саул, - на лице Майи появилась скептическая улыбка. - Вы знаете, какой отбор кандидатов проходит на эти встречи членов Политбюро с народом?</p>
<p>
- И несмотря на этот отбор и толпы переодетых пэгэбэшников в зале, они все равно боятся, - с иронией в голосе произнес Эдик. - По-моему, это вообще признак нынешней власти: править - и одновременно трястись от страха.</p>
<p>
- Это признак любой тоталитарной власти, Эдуард, - Жилин присел на краешек дивана. - Любой владыка, не опирающийся на подлинную систему народовластия, труслив. Наши нынешние правители в этом смысле вовсе не являются исключением.</p>
<p>
Заставка на экране телевизора сменилась изображением Колонного зала Дома Союзов. Лихачев уже стоял на трибуне. Кашлянув и грозно сверкнув в зал стеклами очков, он начал говорить. Текст, подготовленный референтами загодя и заботливо напечатанный крупными буквами, был разложен прямо перед ним. Престарелый Генсек - впрочем, как и большинство его предшественников, - не любил экспромтов ни в государственной политике, ни в собственных речах:</p>
<p>
- Дорогие товарищи! Наша страна сегодня переживает один из самых непростых моментов в своей истории. Сегодня, на рубеже тысячелетий, непримиримые противоречия между реальным социализмом и загнивающим империализмом обострились как никогда...</p>
<p>
- Как вы думаете, - Майя оперлась подбородком на сплетенные пальцы рук, - а в нашей истории за последние сто лет вообще были счастливые годы?</p>
<p>
- На ваш вопрос вряд ли возможно однозначно ответить, Майя, - отозвался Дауге. - Ведь счастье - это очень субъективная категория...</p>
<p>
- С точки зрения работников партийного аппарата, - Саул достал из нагрудного кармана рубашки пачку дешевых сигарет и прикурил от спички, - очень неплохими были семидесятые годы. Ни Сталина, ни хрулевских реформ - тишь да благодать...</p>
<p>
- Я недавно читал сборник статей Збигнева Збежинского, задумчиво начал Эдик. - Самиздат, конечно... Так вот Збежинский утверждает, что если бы Горбанев не погиб вместе с женой в начале восемьдесят пятого года в автомобильной аварии, история нашей страны могла бы пойти совершенно по другому пути... Горбанев, по мнению этого американского профессора, вполне мог стать тем человеком в Политбюро, который, в конце концов, решился бы на демократические преобразования...</p>
<p>
- Ерунда, - Саул нервно стряхнул пепел с сигареты в стеклянную пепельницу на столе. - Неужели, Эдик, вы всерьез верите, что в нашей стране начались бы какие-то политические реформы? Горбанев был таким же динозавром, как все эти старцы из Политбюро. Разве что чуть - чуть помоложе...</p>
<p>
- Все-таки теоретически он мог бы стать хотя бы вторым Хрулевым, - поддержал Амперяна Дауге. - Подтянул бы в руководство партии молодых и здравомыслящих работников...</p>