Боевая машина опускает копьё, вбивая пронзённого воина в пыльную землю, а затем упирается в неподвижное тело когтистой ногой. С рывком, усиленным механическими сочленениями, копьё вырывается наружу вместе с осколками керамита и брызгами остывающей крови.
С ними тело Никанора покидает и последний вздох. Он смотрит вверх, бессильный и безмолвный, и ничего не видит в безжалостных сферах-глазах робота. Ни следа разума, ни намёка на то, кто наблюдает за автоматоном по каналу связи.
Перед глазами всё темнеет, а взгляд соскальзывает к небу, прочь от горбатого, изрешечённого болтами панциря механического убийцы. Там, в горящем небе, виднеется силуэт транспорта, на котором улетает мудрец. Поэтично было бы сказать, что именно о нем в последний миг подумал Никанор, перед смертью увидев победу. Но, если говорить искренне, то последней мыслью воина стало сожаление об изуродованном нагруднике, где прежде гордо сверкал на жёлто-золотой броне белый имперский орёл. Последним, что видел Никанор, был Мондус Оккулюм, где под марсианскими скалами продолжали гореть подземные литейные и заводы по производству болтов, где взлетали к небесам последние штурмовые корабли его братьев.
На его доспех и изувеченное тело оседала поднятая пыль. Глаза дёрнулись в последний раз, но не закрылись.
На труп опустилась тень боевой машины, запечатлевшей его гибель.
7
Лэнд бежит, тяжело дыша, задыхаясь, с каждым тяжёлым шагом изо рта брызжет слюна. Его сапоги грохочут по начинающему подниматься грузовому пандусу. Паникующий мудрец не оглядывается – ни чтобы окончательно попрощаться с космодесантником, ни чтобы увидеть его последние мгновения. Звучат громовые удары болтерных выстрелов, и за Лэндом закрывается безразличный люк. В опустившейся тьме он падает на четвереньки, забыв обо всех приличиях. Дрожащие руки срывают с лица многообъективные защитные очки-увеличители.
«Я спасен, – думает он. – Спасен».
И почему-то эта мысль кажется почти предательской. Возможно, простой человек счёл бы это виной. Ранением слабой души или совести, знающей, что Никанор ещё где-то там, позади, что он отдал жизнь ради Лэнда. Однако прагматизм заглушает жалкие причитания. Совесть и стыд – понятия, созданные людьми, слишком размякшими, чтобы встречать неудачи лицом к лицу, готовыми прятать нерешительность под маской добродетели. Он должен выжить. Это начало и конец. Он важнее любого рядового легионера, что и доказали действия самого Никанора.
– Взлетаем, – вокс разносит по всему трюму безразличный голос сервитора. Транспорт дрожит, отрываясь от земли. Аркхан Лэнд проталкивается через толпу стонущих и раненых людей, а затем оседает у стены. Сапиенс издаёт пронзительный, совершенно не обезьяний крик, взбираясь на плечо хозяина.
6
– Беги! – даже ослабевший голос Никанора – рёв, заглушающий ветер. – Беги, чтоб тебя!
Он оборачивается, упирая болтер в плечо, веря, что высокомерие и страх заставят техноархеолога бежать, даже если он не послушается приказа. Размашистыми прыжками боевая машина приближается к нему по обтесанным ветром серым скалам, которые лежат на поверхности Марса, словно поверженные камни шаманских кругов Древней Земли.
И это та же самая машина. На её броне – шрамы, оставленные болтером и бомбой Никанора в Месатанском Комплексе. Машина бежит на выгнутых назад ногах, её роторные пушки больше не стреляют, но покрытые цепными зубьями руки продолжают выть. Болтер Никанора ревёт, словно от бессильной злобы. Разрывные снаряды попадают в цель, взрываясь на черепном вместилище охотника-убийцы, но лишь трясут голову с выпуклыми золотыми глазами.
Никанор знает, что не сможет убить тварь. Но ему это и не нужно. Сигизмунд прислал его сюда с другой целью.
Он бросает оружие, как только видит на ретинальном дисплее, что израсходовал патроны. Силовой меч вспыхивает в руках прежде, чем болтер падает на землю. Механический охотник мог бы кружить вокруг него, если бы это счёл разумным вычислительный процессор, а её датчики опасности требуют осторожности. Эта добыча уже вставала на пути машины в прошлом, но времени мало. Её нужно убить сейчас или никогда.