Неожиданная остановка вызвала резкую боль. Он почувствовал, как оба его плеча выходят из суставных ямок, левое встало обратно, когда скаут, пролетев полдюжины футов и достигнув конца веревки, резко дернулся вверх. Воздух покинул легкие Обердея. Сломанный маркер выскользнул из его руки и исчез в непроглядной пустоте внизу.
Обердей повис на веревке, постанывая от боли, словно раздавленный арахнид на конце иглы. И так он висел сравнительно долгое время. Скаут даже не хотел задумываться о том, как привязанный сервитор спас его отпадения в бесконечную пустоту, и уже тем более о том, что будет, когда машина сорвется вниз и присоединиться к скауту на его пути в забвение.
(Обердей стонет, тяжело дышит и всхлипывает).
Его руки затекли и висели плетью. Обердей был абсолютно беспомощен. Его единственной надеждой был Тебекай, напуганный криками товарища. Обердей надеялся, что Тебекай сможет спуститься за ним и вытянуть на поверхность. Крошечная надежда. В подобных ситуациях Тебекай казался болваном, словно мешок с камнями. Даже Криссей, над чьей неповоротливостью потешалась вся когорта, мог удивить всех во время тренировочных упражнений. Обердей слабо засмеялся от этой мысли, слезинки скатились по его лицу. Ему казалось, что все расплывалось перед ним, а вокруг была лишь тьма. По крайней мере, когда он закрыл глаза, то смог увидеть небольшой проблеск света между веками, то было доказательством того, что скаут не ослеп. Он чувствовал, как теряет сознание. Его неразвитое сверхчеловеческое тело отключалось в ответ на боль. Обердей попытался крикнуть, но, казалось, что его язык раздуло во рту.
Обердей (стонет от боли): Теб! Тебекай! Брат!
Внизу что-то зашевелилось.
(Странный звук издается снизу).
Обердей (стонет от боли): И не познают они страха.
(Множество шепчущих голосов доносятся до Обердея).
Это — что-то другое. Обердей почувствовал что за ним наблюдают, как наблюдает сотанский жеребец за огненным муравьем, или человек — за амебой. Голоса шептали на языках, которые скаут не понимал.
Обердей: Не познают страха! Не познают страха! Не познают страха!
Сжав зубы от агонизирующей боли в плечах, он заставил себя обернуться вокруг страховочного троса. Ему удалось повернуть голову достаточно… достаточно, чтобы уловить очертания чего-то чужеродного, древнего присутствия.
Обердей (кричит в страхе): Ааааааааааааааааа.
И он закричал. Скаут увидел истину в сердце Фароса и то, что приближается к Соте.
(Голоса замолкают).
И оно увидело его.
ГЛАВА 04
Тебекай осел. Его взгляд перемещался от одного центуриона легионеров — к другому, в поисках одобрения. Хотя он не позволял подолгу задерживать взгляд на других фигурах, по другую сторону коммуникационного поля.
Тебекай: Это все, мои повелители. Затем мы забрали его и отнесли к апотекарию Тарику. Я не знаю, что случилось с ним там, но когда мы спустились, Обердей едва прибывал в сознании.
Тебекай: Он говорил вещи. Странные вещи.
Голос примарха с другой стороны раскатился по пещере Фароса.
Лев Эль’Джонсон: Что это было, неофит? Что сказал юный Обердей?
Лицо Тебекая скривилось. В его тихом, уверенном голосе почувствовалась дрожь.
Тебекай: Мой повелитель, я не могу врать. Он все повторял: они видят наш свет, они видят наш свет.
Кузнец войны Дантиох подошел к нему, сочленения его брони протяжно жужжали. Он положил руки на плечи скаута.
Дантиох: Как и указал Арк в своем отчете, ты все сделал правильно, неофит Тебекай. Ты оказал услугу своей роте и легиону.
Капитан Адалл посмотрел в глаз Дантиоха. Кузнец войны в ответ грозно развернул свой череполикий шлем в его сторону. Но Адалл никогда не позволил бы себе выглядеть слабым перед примархом.
Адалл: Это — спорный вопрос, кузнец войны. Тебекай и остальная часть когорты будут…
Тебекай (перебивает): Было кое-что еще. Кое-что, не упомянутое в отчете.
Адалл застыл.
Адалл: Что?
Тебекай (нервничает): Обердей кое-что прошептал мне, о чем не знает сержант Арк. Я никогда не забуду эти слова. Я уверен в этом. Никто бы не забыл.
Даже Дантиох сделал шаг назад.
Дантиох: Расскажи нам, парень.
Тебекай сузил глаза.
Тебекай: Он сказал… он сказал, что они сейчас — во тьме, между звездами. И он снова сказал, что они видят наш свет.
В помещении повисла тишина. Даже оборудование, за которое отвечал капитан Полукс, казалось, стало тише работать. Первым молчание прервал примарх Лев Эль’Джонсон, восседавший на своем троне на Макрагге.