Балкон был тоже источником опасности и лишней щелью для врагов, которые не помедлят воспользоваться им. Вид оттуда был воистину впечатляющий, только немного однообразный. Огни бесконечных небоскребов, головокружительная высота, скульптуры, лепнина прошлого века и, наконец, луна, которая обожала показывать свой желтый глаз, заглядывая прямиком в комнату Ноктиса.
У наследника было много странностей и много древностей. Чего только стоили многолетние книги с инкрустированными переплетами и пластинки. Тонкие, виниловые хранители полумертвой информации, чаще всего, музыки. От двух до десяти штук, шипящих, плюющихся, как масло на сковородке, но являющихся настоящим раритетом. Иногда отец принца заставал того в полном бездействии: играло нечто певучее, кажется, скрипка, чуть шелестело фортепиано, а сам Ноктис сидел в кресле, закинув одну ногу на другую, и читал что-то совсем неудобоваримое. Король всегда сердился, называя книги мертвым прошлым, которое заслуживает забвения. Он осуждал любовь сына к каким-то стихам, поэмам и драмам древности, которой, казалось, никогда не было; говорил, что это дело копающихся в пыли ученых, развлекающих народ глупостью старины. Наследнику не прилично заниматься чем-то подобным.
Люциус молчал, недобро сверкая глазами. Он безукоризненно выполнял свою «работу» приставленной к короне особы, полководца и правильного сына, так что имел право на неприкосновенность личной жизни. Селум-старший пробовал давить на него, думая очистить комнату, но Ноктис отрывисто замечал, что откажется от всего, если ему запретят заниматься собственными делами, хранить свои тайны и увлечения.
Прошел год с момента его совершеннолетия. Описать празднества того времени – взять на себя слишком неподъемную задачу, потому что это было немыслимо и грандиозно. Сам же принц совершенно не стремился вспоминать этот день, поскольку церемонии, «этапы», парады и прочие "развлечения" настолько его утомили, что он едва нашел в себе силы пережить эту муку и скуку. Принц надеялся, что год пройдет не так скоро. Однако, время неумолимо.
Юноша всегда остро чувствовал момент пробуждения. Оно начиналось с того мертвого света у кромки небес. Ноктис видел его сквозь веки. Поэтому у Селума никогда не возникало желания провести в постели больше времени, предаваясь безделью и полудреме. С тихим бурчанием, как это делает человек с утра, не способный еще говорить, но мысленно проклинающий новый день, Ноктис повернулся на бок, открыл глаза и чуть приподнялся с кровати, чтобы тут же упасть обратно, в мнимой попытке разбить себе голову. Подушек было несколько штук, хотя сам принц предпочитал одну. Но, то ли ночью, то ли перед самым сном, ему их кто-то подкладывал, а кто – выяснить за всю жизнь так и не удалось.
Как бы то ни было, инфанту пришлось вставать. Вчера была особенная усложненная тренировка с Гладиолусом, где было запрещено использовать кристалл. Товарищ же, а по совместительству, соперник, все время вел себя как взбесившийся таран, атаковал в лоб, стремясь, скорее, вдолбить своего повелителя в землю, чем снести голову или оторвать руку. Это было особенно плохо по двум причинам: на теле принца почти не осталось живого места, а живописная синева узорами расплывалась на спине и плечах, к тому же, это самое тело следовало упаковать в подобие мундира, потом в костюм, а потом черт знает во что, согласно дворцовому регламенту. И только лицо молодого Селума выглядело образцом сибаритской жизни: переживания не оставляли на нем следов, так же, как тренировки. Уж что-что, а голову Ноктис берег, так, что невозможно было к ней подобраться.
Холодный душ притуплял все чувства, в том числе, глухую боль. Конечно, к ней наследный принц уже привык, просто ощущение ее по всему телу неизменно портило настроение. Когда стоять под водой просто надоело, Ноктис нехотя последовал к следующему пункту расписания. И, едва он умудрился повязать полотенце, как к его неудовольствию зашла горничная. Это была одна из тех дам, что занимались чем угодно, кроме уборки. Она, конечно же, изобразила удивление, граничащее с восхищением. Принц мрачно вспомнил о синеве, хотя восторг был вызван скорее его рельефной мускулатурой. Девушка поспешно извинилась и раскланялась, опять-таки согласно регламенту. При этом даже слепой бы обнаружил в ней массу прелести, которую совершенно не скрывала одежда.
— Идите прочь, — глухо скомандовал принц, отворачиваясь. В принципе, ничего удивительного. При дворе принято оказывать такие мелкие услуги всевозможным наследникам, надеясь, что через фаворитку можно чего-то добиться, в качестве признательности или простого расположения духа. Не стоило забывать и о наивных дурочках, живущих мечтою о настоящем принце, особенно, если он так красив и неприступен. Они всегда согласны согреть постель, приласкаться и снять напряжение, отвратить скуку. Самому Селуму не раз приходилось вылавливать таких девиц в своей опочивальне, требовать другой комплект постельного белья и покоя. И дело не в том, что с принцем было что-то не так: он был настолько же мужчина, насколько любой другой. Просто в особенно трудные периоды жарких ночей и мечтаний Селум был так утомлен дневными занятиями, что ничего кроме сна на ум просто не шло. Вся похоть, желания и любовь возникают от массы свободного времени. Его-то как раз и не хватало юноше.
Девушка зарделась и нехотя ускользнула, бросив прощальный, по-звериному жадный, взгляд. Ноктис взъерошил волосы на затылке, чувствуя, как в голове медленно рождается атомный взрыв. Почему-то неправильные полюса этого мира дико раздражали, но выражать недовольство нельзя: наследник беспристрастен, и держит себя с умом и честью, он не будет орать, и прогонять слуг. Поэтому, от молчания, в голове созревала мигрень, подобная адским кузням.
Одевшись, Ноктис обнаружил в комнате Игниса. Тот равнодушно рассматривал оружие, но тут же обернулся к Селуму и коротко кивнул.
— Что ты сегодня приготовил? – приступил прямо к делу принц, когда присел на софу и сплел пальцы в крепкий «замок».
— Не я, Нокт, — поправил парень, доставая «органайзер» — тонкую полоску – сенсорный экран, персональный коммуникатор и компьютер одновременно.
— Отец что-то задумал? – чуть скривился «их высочество», но тут же вернулся к состоянию полного равнодушия.
— В девять у Вас завтрак с аристократией первых двух ветвей. Обратите внимание на ее сиятельство Лукреци...
— Если бы это была настоящая Лукреция*.