Так они познакомились с Даном. Популярной оказалось студенческая столовая, где обед — восемьдесят сантимов, ужин — двадцать, вместо завтрака — «Трибюн де Женев», газета. Выходит она, кстати, пять раз в день, и нет такой новости политической, бытовой, уголовной, которая бы не отражалась в «Трибунке». Эмигранты селятся в пансионах или и общежитиях-коммунах. Неплох пансион госпожи Рене Морар на площади Пленнале, тоже недалеко от Каружки. Госпожа Морар благоволит русским, плату берет божескую и на вопрос полиции, чем ее жильцы заняты, отвечает, что все они с утра до вечера читают молитвы, очень набожны, что не совсем верно, и круглый год постятся, что совершенно точно. Паспорта («башмаки» — босой на улицу не выйдешь, так надо понимать) здесь в ходу почему-то болгарские, можно купить на рынке за четыре франка. Заработок всякий — таскать вещи па вокзалах, разгружать вагоны, по городу тьма ресторанов, кафе, пивных, накормят, если возьмешься мыть посуду, бутылки, можно еще подстригать газон, давать уроки, чинить велосипеды…
— Нечаев здесь рисовал вывески, — закончил перечисление Дан.
— А вот этого монстра вспоминать не следовало бы.
Дана это задело — яйца курицу учат.
— У Нечаева были и положительные качества, — решительно возразил Дан. — Смелость, ненависть, страсть к разрушению. Личность отнюдь не слабая. И суд его над Ивановым — как посмотреть.
Да хоть как смотри на это диво, на это чудо подлости и бесчестия. Подделал мандат от имени Бакунина, явился в Москву, из отдельных пятерок создал «Народную расправу». «Наша цель — страшное, полное, повсеместное и беспощадное разрушение». А для этого все средства хороши — шантаж, запугивания, провокации. «Временно даровать жизнь палачам царизма, чтобы они своими зверствами заставили народ бунтовать». Вот и все цели «Народной расправы», а для начала Нечаев расправился со своим же — убил студента Иванова. Тот, видите ли, усомнился в целях и отказал Нечаеву в повиновении. «Суд над Ивановым — как посмотреть».
— Избавь меня от этаких судей, — сказал Владимир без особого яду, мирно — у них еще будет время поспорить — и сменил тему: — А откуда вы знаете Моисеева? По Москве?
С Сергеем Дан учился на естественном факультете у Тимирязева. Сергея выслали в Нижний за беспорядки после того, как забрали в солдаты около двухсот студентов в Киеве. А Дану пришлось эмигрировать, он замешан в подготовке теракта…
Они поселились под одной крышей. Дан рассказал новичку о Женеве, что знал, и коротко о себе. Владимир о себе тоже сказал в общих чертах — первомайская демонстрация, суд, ссылка, побег. И пока хватит, подробности потом. Он прибыл в Женеву, чувствуя себя несколько растерянным. До этого он побывал в Берлине, побывал в Лозанне, посмотрел, послушал… Было над чем призадуматься, было от чего растеряться.
Он переходил границу с надеждой на живое дело, полное отваги и риска. Эмиграция сулила не только спасение от ссылки, но и совсем другую жизнь, не только избавление от российской кабалы, но и саму заграницу, культуру, Берлин, Париж, Лондон, каких-то новых, значительных людей, новые содружества, а с ними и новые возможности борьбы. Заграница жила в его представлении как некое пребывание на несравненно более высоком уровне. И без помех. Там тебя не преследуют ни жандармы, ни шпики, ты недосягаем для них, а, к примеру, в Германии социал-демократы действуют легально, даже газеты свои издают свободно. Одним словом, заграница для него сейчас — это прежде всего свобода. От ссылки, а затем еще и все другие свободы: слова, собраний (один Гайд-парк в Лондоне чего стоит), действий.
Однако скоро ему пришлось убедиться, что помимо свободы «от чего» существует еще и свобода «для чего». Для чего ты избавился от ссылки, для чего ты можешь здесь говорить все, что думаешь, — для чего?
Сначала Берлин.
Сразу же стало ясно, что в Германии русским политэмигрантам живется туго: власти требуют вид на жительство, как минимум — губернаторский заграничный паспорт. Если он есть — живи, но опять же не забудь явиться в полицейский участок и доказать, что ты не станешь бременем для Германии — и ее подданных, а для этого предъяви кругленькую сумму наличными или текущий счет в банке.
По слухам, такое же положение было во Франция, не легче и в Бельгии. Поменьше преследовались эмигранты в Англии, может быть, потому, что там вообще было тяжело жить: ни работы не найдешь, ни приюта.
А до Швейцарии добраться не так-то просто.