— Mein Gott! Mein Gott! Mein Gott!
Мищуку удалось взять себя в кулак.
— Это что такое? — спросил он у мародеров.
— Не знаем!
— Я таких ответов не люблю.
— Честное слово, не знаю, — сказал самый старший. — Те двое наших, что погибли, зашли, видать, слишком далеко.
— А почему с вами ничего не произошло?
— Не имею ни малейшего понятия.
— И вы не боялись устраивать склад с добычей в доме, где шастают привидения? — подключился Васяк.
Старший мародер только пожал плечами. Он выглядел человеком разумным. По крайней мере, рациональным.
— Чтобы что-то произошло должен быть купол. Мне так кажется. И еще, люди должны быть соответствующими.
— Для чего соответствующими?
— Ну… другими.
— В каком смысле?
— А пан не заметил? Тот офицер, что сюда приехал, — указал он на труп Блюмштейна, — все время барабанил пальцами по двери машины. В определенном ритме. — Мародер задумался. — Это так же, как и вы все время считаете окна взглядом.
Васяк прямо подпрыгнул. Откуда тот знал? Неужели обладал прямо таким чувством наблюдательности?
— А какое это имеет отношение к делу? — сухо заметил он.
Его прервал Мищук.
— А я считаю ряды сидений в этом огромном зале. Боже, да перестаньте нести херню. — Он поднял свой автомат. — Сейчас пойду туда и проверю.
— Не советую, — тихо заметил старый мародер. — Во всяком случае, не заходите в тот зал с куполом.
— А что там творится?
— Видите ли, там ничего не творится. Но когда дружок прибежал и пульнул в себя из автомата, то тут я и вправду усомнился. Сам я разные самоубийства видел. От яда, выстрела в голову, повешения, утопления. Но чтобы кто-то из автомата хреначил себе в грудную клетку?…
Мищук поглядел на тело Блюмштейна. У него дрожали руки. Он выпил немного спирта и теперь пытался восстановить дыхание. Как всегда после подобного напитка появилась упорная икотка. Он вскрыл новую пачку американских сигарет. Теперь это был «честерфилд». После махорки, которую он шмалил на востоке, все западные сигареты казались ему слабыми. А те толстые, бразильские папиросы уже кончились.
— Ты кем был перед войной?
— Полицейским. Отдел по расследованию убийств.
— А теперь мародерствуешь?
— А с чего жить должен? Что в рот сунуть? Или в милицию меня возьмете, на зарплату? — с издевкой спросил он. — Нет же, пошлете в гулаг, потому что перед войной я имел смелость гоняться за бандитами.
— Ну ладно, ладно, — придержал его Мищук. — А во время войны чем занимался?
Мародер массировал себе виски, затем в отчаянии поглядел на милиционеров.
— Не знаю, зачем это говорю, потому что этим надеваю веревку себе на шею. — Он сделал глубокий вздох. — Я был информатором АК. А когда земля стала гореть под ногами, свалил в лес.
— Какой отряд. Фамилия командира?
— Черта с два от меня узнаете.
Мищук с Васяком переглянулись. Мужик казался своим.
— А как тебя зовут?
— Славомир Борович.
Недоконченный «честерфилд» после щелчка упал в самом центре зала. Это был мировой рекорд, правда, он не был зафиксирован в каких-либо хрониках.
— Ладно, сейчас тебя удивлю. Только что ты был принят в Гражданскую Милицию.
Долгое время, не говоря ни слова, они глядели друг на друга. С обеих сторон никакой реакции. Как будто бы сели расписать партию в покер.
— Насмехаетесь? — забросил он крючок.
Мищук сделал очередной глоток спирта. Чертова икота!..
— Нет. Довоенный полицейский? Тогда всего лишь поможешь нам решить загадку этих смертей.
— А мои коллеги?
Мищук презрительно махнул рукой.
— Коллег отвезут на джипе. То есть, солдаты. Но только не в УБ, а в милицию. Ничего страшного с ними не случится.
Тут уже решил включиться Васяк.
— Именно! А мы поедем на этой краденой машине.
Мищук задумчиво покачал головой.
— А кто-нибудь здесь умеет водить эту таратайку?
— Я умею, — сказал Борович.
— Тогда еще лучше. — Мищук встал и поднял правую руку. — Клянись. Повторяй за мной: «Я буду служить Польской Народной Республике»…
— В заднице я видал народную республику!
Мищук долгое время не отзывался, потому что удерживал дыхание, пытаясь победить икоту.
— Не строй из себя политического, а не то УБ заберет. Польшу же ты в заднице не видел?
— Нет.
Мищук хлопнул Васяка по спине.