Воля Николая II проявлялась не в импульсивных порывах и демонстративном подавлении чужого мнения, а в неуклонном следовании к поставленным целям. Он был «человеком длинной воли», как с восхищением назвал подобный тип политиков реакционный итальянский философ XX века Юлиус Эвола.
В последнее время про Николая II стала распространяться другая легенда: что его политическое поражение было обусловлено его недостаточной решительностью в борьбе с революцией. В наиболее грубой форме такая позиция выражается следующим образом: если бы царь вовремя перестрелял всех революционеров, то они не убили бы его. Эта точка зрения вообще ни на чём не основана. Она противоречит как реальным фактам, так и идеальным целям царствования.
Безусловно, что Николай II, как все душевно здоровые люди, не был излишне жестоким человеком. Но неверно полагать, что он воздерживался от репрессий в отношении политических врагов по каким-то ложно понятым соображениям морали или религиозности. К репрессиям Николай II прибегал в меру государственной необходимости и в соответствии с царским долгом, как он сам понимал эти материи. Он без заметного колебания разрешил применить оружие против мирных манифестантов 9 января 1905 года. Впоследствии он собирался отдать приказ о введении диктатуры в октябрьские дни 1905 г. Но в тот момент его воля оказалась парализована саботажем его ближайшего же окружения, и ему пришлось пойти на политические уступки. Ещё более фатально он оказался скованным своим окружением в февральские дни 1917 г., когда намеревался двинуть войска на подавление восстания в Петрограде.
Собираясь во всех этих случаях действовать решительно, не останавливаясь перед большим кровопролитием, Николай II защищал не личную власть, не личный статус. Его он в те моменты вернее всего сохранил бы соглашением с оппозиционными группами элиты. Николай II отстаивал принцип самодержавия, в котором, как он верил, заключалось благо России. И отстаивал его до конца. В последнем государе отживающий политический режим имел своего самого решительного и энергичного защитника.
Необходимо помнить, что среди политических противников самодержавия значительное место занимали элитные группы русского общества. Борясь с оппозицией в их рядах, самодержавию, по необходимости, приходилось соразмерять силу репрессий. Ещё один закономерный парадокс: любые проскрипции элиты ослабляли бы социальную опору монархии. Глубинные интересы монархии и российских имущих классов были связаны неразрывно. Пусть мало кто из элитарнее в начале XX века осознавал эту связь. Зато её прекрасно осознавал сам государь. Во внутриэлитной борьбе царь, естественно, применял другие средства, чем в борьбе с революционерами. Таким образом, мнение о политической «мягкотелости» Николая II лишено всяких оснований.
Одним из мотивов фрондирования элиты в царствование Николая II стали некоторые свойства его политического менеджмента. Весьма характерным примером здесь может служить отставка председателя Совета министров и министра финансов В.Н. Коковцова в январе 1914 г. В личном письме царь объяснил премьеру его увольнение тем, что, по сложившемуся у него убеждению, «соединение в одном лице должности председателя Совета министров с должностью министра финансов или министра внутренних дел — неправильно и неудобно», а также тем, что на этом посту должен находиться «только свежий человек»[85]. Однако вместо 60-летнего Коковцова премьером был назначен 74-летний (!) И.Л. Горемыкин, а министром финансов — лишь ненамного более «свежий» П.Л. Барк (55 лет). Впоследствии Николай II допустил совмещение поста премьера с одним из министерских постов явно «несвежим» человеком (68-летний Б.В. Штюрмер в 1916 г.), так что выдвинутые в письме причины отставки были надуманными и неискренными. Показательно и то, что царь не сообщил об истинном мотиве увольнения Коковцова — о своём намерении ввести в России «сухой закон», чему министр, по финансовым соображениям, противился.
Ну и что из того?! Да, эта черта царя вызывала недовольство, порождала толки о двуличии, о двоедушии императора. Отставленные таким путём министры охотно могли поверить слухам, будто их отставка была вызвана влиянием на царя пресловутого Распутина или кого-то ещё. Легче лёгкого сказать, что царь мало заботился о своём имидже среди ближайшего окружения. Но ведь в XIX веке, уже и после убийства Павла I, бывали русские самодержцы с гораздо худшим характером. Однако в их времена никому не приходило в голову именно на этом основании создавать политическую оппозицию и играть в революцию. Это был надуманный предлог для недовольства царём. И он яснее всего показывает, что именно в правящей элите всегдашние «слуги царевы» в этот период, независимо от личных качеств царя, утрачивали этику государственного служения.