Внешне жизнь его в эти последние годы мало в чем меняется, если не считать одолевающих его болезней. Изредка Гарт появляется, седой, молчаливый, элегантный, в светских салонах и считается достопримечательностью лондонского литературного мира.
Между тем в США молодое поколение писателей 80-х и 90-х годов вспомнило о Гарте. Вышедшие в большинстве своем из народа, выросшие в глухих, захолустных штатах, они с восхищением перечитали калифорнийские рассказы Гарта и признали в нем одного из своих учителей. Вождь молодых американских писателей, автор талантливых рассказов из жизни фермеров Среднего Запада Гемлин Гарленд, побывав в 90-х годах в Лондоне, увиделся с Гартом и оставил в своих воспоминаниях интересное описание этой встречи.
«Когда я был с Зангвиллем у Джозефа Хеттона, — пишет Гарленд, — мое внимание привлек человек, внешность которого в точности напоминала английского клубмена, каким его изображают у нас на американской сцене. Он был высокого роста, седые волосы разделены посредине пробором. Серые в полоску брюки, визитка, модный жилет, на лакированных ботинках бледно-лиловые гетры. В руке у него были желтые перчатки. — Кто это? — спросил я Зангвилля. — Как, вы не знаете, кто это? — ответил Зангвилль. — Это ваш славный соотечественник, Фрэнсис Брет Гарт. — Брет Гарт? — воскликнул я в изумлении. — Как мог быть автором «Счастья Ревущего Стана» и «Двоих из Сэнди-Бара» этот денди, этот стареющий щеголь в гетрах и с моноклем в глазу!»
Гарленд был представлен, нашел Гарта холодным, замкнутым и без охоты направился к нему с визитом, чтобы передать привезенное письмо от Гоуэллса.
«Прочитав медленно письмо, Гарт несколько минут молчал. Потом, выронив монокль и потеряв сразу свое английское произношение, он сказал: «Расскажите мне о Гоуэллсе, расскажите о Томе Олдриче, обо всех остальных!»
Я смягчился, — пишет Гарленд, — он был американцем, американцем целиком и полностью. Его акцент даже не был бостонским, он говорил, как калифорниец. Письмо Гоуэллса и что-то в моем разговоре пробудило в нем воспоминания, пробудило похороненные желания. Его взгляд стал задумчив, в голосе послышались грустные нотки. Наконец я спросил: «Когда же мы вас увидим?» — «Боюсь, что никогда. Я не могу вернуться назад». — «Калифорния устроит вам торжественную встречу», — настаивал я. — «Я не уверен в этом, — отвечал он печально. — Моей Калифорнии уже нет. Моих друзей тоже нет. Нет, я никогда не вернусь… Иногда мне кажется, что я не должен был уезжать…»
Он сознавал, как и я, — пишет Гарленд, — что он изгнанник, без родины, что он старый и больной, должен умереть вдали от всех. Он был беден, о нем ходили сплетни. На его книги не было спроса».
Дальше Гарленд рассказывает, как Гарт долго не отпускал его, потом проводил до самой двери. Когда Гарленд, заворачивая за угол, обернулся, Гарт стоял на пороге и глядел ему вслед.
Брет Гарт скончался в 1902 году за письменным столом, с пером в руке. Никаких сбережений у него не оказалось. Английские друзья поставили гранитную плиту на его могиле.
В свой европейский период Брет Гарт написал большую часть своих произведений. Рассказы и повести, созданные им за последние двадцать лет жизни, превосходят численно в несколько раз то, что он создал за все американские годы. Знакомство с этими произведениями рождает много проблем и в первую очередь проблему прерванного литературного развития.
Рассказы и повести позднего Гарта в подавляющем большинстве своем связаны с золотоискательской Калифорнией и, таким образом, как бы продолжают основную линию его творчества. Однако знаменательной чертой творчества Гарта 60-х и 70-х годов было постепенное расширение калифорнийской тематики до тематики общеамериканской, с характерным нарастанием критико-реалистических элементов и обострением социальных мотивов. Эта черта отсутствует или почти отсутствует в калифорнийских циклах его европейского периода. Они принадлежат не столько современности, сколько истории.
Было бы неверно заключить, что Брет Гарт отвернулся от современности, перестал воспринимать ее. В цикле «консульских рассказов», где повествование ведется от имени американского консула в Замтштадте (Бархатный город — так он называет Крефельд) и Сэнт-Кентигерне (так он называет Глазго), Брет Гарт не раз показывает, что сохранил свою острую наблюдательность.
Достойны внимания его наблюдения над американцами в Европе, по преимуществу отрицательные. Полнее на этот счет он высказывается в письмах к жене. «…Унизительно видеть, — пишет Брет Гарт, — что когда передовые люди в Англии с вдумчивым скептицизмом пересматривают старое и консервативное, тянутся к новому и демократическому, американское лакейство в чужих перьях и в дурно сидящем наряде с важностью становится поперек дороги». И снова в другом письме: «Нет лакея столь невообразимо раболепного и низменного, как средний американец, попавший в лондонский свет. Увы, американки еще превосходят в этом своих мужей».