— Как доедешь, куда надо, отпусти его, — сказала Пегги. — Он сам найдет дорогу сюда. Ну, мне пора.
И, не оглядываясь, побежала к частоколу. Тут она остановилась и прислушалась; вскоре до нее донесся конский топот — лошадь пересекла шоссе и умчалась прочь от преследователей в другую сторону: беглец удрал. Тогда Пегги вытащила из кармана ошеломленную, все еще недвижную ящерицу и стала перетаскивать поломанные конурки и клетки обратно в опустевший загон.
Но она так и не восстановила свой зверинец и не обзавелась новыми питомцами. Люди говорили, что ей наскучила эта прихоть, да и слишком взрослая она стала для таких забав. Может быть, это и верно. Но никогда она не стала настолько взрослой, чтобы поведать кому-либо о последнем диком звере, которого она приручила своей добротой. Да и сама она была не вполне уверена, что ей это удалось… Но несколько лет спустя, в первый день занятий в закрытой школе в Сан-Хосе, ей показали одного из самых уважаемых попечителей. По слухам, когда-то он был отчаянным игроком и, вспылив за картами, застрелил человека — его чуть было не поймали и не предали суду Линча.
Перевод Н. Галь
СТИХИ И БАЛЛАДЫ
Переводы М. Зенкевича
Я и Том Флин,
Флин из Вирджинии,
В этом вот месте
Врубались вместе
В забой один.
Здесь в забое
Трудились двое,
Я и Том Флин,
Киркой рубили,
Руду дробили
Среди теснин.
Где теперь Флин?
Эхо долин
Скажет, где он,
Друг мой Том Флин,
Том весельчак,
Храбрец, добряк,
Мой компаньон.
На месте том,
Там, где обвал,
Крепленье Том
Спиной держал
И вдруг из мрака
Мне закричал:
«Спасайся скорей
Ради детей,
Не жди меня, Джек!»
И в миг один
Средь скал навек
Пропал Том Флин,
Флин из Вирджинии.
Вот весь рассказ
О том, как спас
Меня Том Флин,
Флин из Вирджинии.
Я плачу… Нет…
То не слеза,
То лампы свет
Слепит глаза.
Коль спросят тебя,
Где, скалы рубя,
Вдруг с эхом долин
Сгинул Том Флин,
Скажи о том,
Каков был Том
Флин из Вирджинии.
К камину подвинувшись ближе,
Я в бальном платье своем —
За тысячи сшитом в Париже —
Сижу сейчас пред огнем;
Сверкая в лучах бриллиантов,
«Царица сезона», для вас
Забыв всех поклонников-франтов,
Я вам отдаю этот час.
Отвергла я все приглашенья,
Нарушила танцев черед,
Не выслушала предложенья
Того, кто на лестнице ждет.
Говорят, он жених завидный
И любит меня притом,
Но вы усмехнетесь ехидно
За три тысячи миль над письмом.
«Как нравится мне в Нью-Йорке?
Забыла ль я вас совсем?
От жизни роскошной в восторге,
Танцую, флиртую я с кем?
Не правда ль, быть лучше богатой,
Ходить в бриллиантах, в шелках,
Чем рыть киркой и лопатой
В поселке на приисках?»
Увидев, как цугом в карете
Четверкой мы едем гулять,
Какою гранд-дамой в свете
Старается быть моя мать;
Отцовский портрет в гостиной
Увидев, не скажешь: ах!
Ведь он торговал свининой
В поселке на приисках.
Здесь в кресле под люстрой хрустальной,
Пред пышным зеркальным трюмо,
Под отзвуки музыки бальной
Пишу я вам это письмо.
На «лучшем балу в Нью-Йорке»,
Средь «флера де Шамбери»[29]
Я вспомнила, Джо, как на Форке
Плясали до самой зари.
Я вспомнила стены сарая
С флажками, воткнутыми в щель,
Где свечи роняли, сгорая,
На платья и шали капель,
И старую скрипку с гобоем,
И платье моей визави,
И танец однажды с ковбоем,
Убившим Сэнди Мак-Джи,
Разъезд наш и месяц низкий,
Уснувший на дальнем холме,
Гранитных вершин обелиски
Под снежным покровом во тьме,
И скачку вдвоем меж холмами,
И ваши слова у крыльца…
Ах, Джо, ведь тогда между нами
Не встало богатство отца!