Мне одновременно с маркизом подали все те же блюда, что и ему. Начиналось самое интересное.
Грибной суп был вполне приличного качества. По крайней мере, я не мог найти повода для недовольства. Но то я, а маркиз, за которым я, отчаянно кося глазами, ненавязчиво наблюдал, постоянно морщился, картинно устремлял негодующий взор к небесам, а вернее, к потолку трапезного зала. Когда он со всем этим кривлянием умял две трети своей порции супа, тарелка была решительно отодвинута на противоположную сторону стола.
– Трактирщик! Что за помои ты мне принес вместо грибного супа?
– А что не так с грибным супом? – тут же, изобразив на лице максимально возможное удивление, включился в разговор я, к тому времени благополучно расправившись со своей порцией. – Мне вполне понравилось.
– Суп? – де Аламеда смешался от моего неожиданного вмешательства. – Да он же просто ужасен! Овощи разварились, грибы, напротив, сырые, специи почти не чувствуются, тогда как соли – явный переизбыток!
– О! – искренне поразился я количеству претензий. – Сударь, думаю, что вы ошибаетесь! Суп вполне приличный.
– Да нет же, сударь, – продолжил гнуть свою линию маркиз, – уверяю вас, что это блюдо к настоящему грибному супу никакого отношения не имеет.
– Позволю себе не согласиться с вами, сударь, – ответил я вполне миролюбиво, – уж не знаю, как вам, а мне понравилось.
Маркиз злобно зыркнул глазами в мою сторону, что-то пробурчал себе под нос, но во всеуслышание ничего говорить не стал. Ладно, подождем. Одного взгляда на этого самого маркизика мне хватило, чтобы уяснить одну вещь: при всей своей спеси к храбрецам он не относится и прямого столкновения будет избегать до последней возможности. Значит, нужно поставить его в такое положение, когда отказ от поединка будет грозить ему потерей чести. Если, конечно же, он не отступит раньше. Что меня устроит даже больше. Пусть просто уйдет и больше в «Серебряном олене» не появляется.
Я с удовольствием уплетал жаркое, кашу, сыр и запивал божансийским игристым вином. Мне определенно нравилась местная стряпня, и, вкупе с наблюдениями за тем, как де Аламеда продолжает кривить лицо и в то же время опасливо поглядывает в мою сторону, это явно поднимало мне настроение, одновременно разжигая мою неприязнь к южноалезийскому дворянину.
Спустя четверть часа жестокой внутренней борьбы он все же решился продолжать свою игру. Трактирщик был обвинен в том, что каша пересолена, мясо пережарено, сыр явно несвежий, а вино – какой-то суррогат. Посетители трактира вели себя по-разному: кто-то пожимал плечами, кто-то втягивал голову в плечи, кто-то делал вид, что ничего не слышал, хотя не услышать было трудно. Людей благородного сословия было немного – едва ли десятая часть от общего числа посетителей. Можно было предположить, что они заказывали себе более изысканные блюда и на этом строился расчет маркиза – дворянам не будет никакого дела до его разбирательств с трактирщиком, а простолюдины не посмеют вмешиваться. Но сегодня-то все не так просто.
– Право, сударь, – вновь вмешался я, – вы сегодня просто в плохом настроении. И каша нормальная, и сыр свежий, и к мясу не придерешься, да и вино, – я приподнялся над столом, делая вид, что высматриваю этикетку на его бутылке, – вижу, вы, как и я, заказали божансийское, а от него трудно ожидать большего…
– Послушайте, сударь, – вскипел-таки маркиз, – я происхожу из очень знатной семьи, я с пеленок приучен прекрасно разбираться в качестве пищи и, тем более, в качестве вина. От настроения это никак не зависит, потому что эти знания у меня в крови!
Такой эмоциональной реакции от маркиза я совсем не ожидал. Да похоже, де Аламеда и сам испугался того, что сказал. Посетители за ближайшими столами настороженно притихли в ожидании грозы. Пожилой дворянин с аккуратно подстриженной, абсолютно белой от седины бородкой на мгновение замер, не донеся ложки до рта.
Я же почувствовал, как кровь со страшной силой забурлила в моих венах. Сейчас вся эта гремучая смесь направится в сторону головного мозга, и тогда уже остановиться будет очень трудно, почти невозможно. Может, иногда неконтролируемая ярость и бывает полезна, где-нибудь посреди жестокой сечи, но я не сторонник этого мнения. Предпочел бы все-таки не терять контроль над собой в любой ситуации.
Сделав глубокий вдох, я растянул губы в некое подобие примирительной улыбки. По всей видимости, получилось не очень натурально, но, видит бог, я очень старался.