Слуга доложил, что наступившая темнота мешает ему видеть что-либо с высоты башни.
– Позови канцлера Дюпра, – сказала герцогиня слуге, садясь поспешно на высокий стул с прямой спинкой.
Вошел Дюпра, канцлер парламента, первое юридическое лицо в государстве.
– Он не едет! – воскликнула с нетерпением герцогиня.
– Он должен приехать! – возразил Дюпра, маленький бледный человек с рыжевато-русыми волосами и бородой и невозмутимо хладнокровным, самодовольным лицом, похожим на маску по своей неподвижности. – Он знает, что его приезд необходим для него самого и что его удаление от двора все более и более затягивает петлю на его шее.
– Он слишком знатен, чтобы бояться юридической петли.
– Я уже не первый год веду дела в парламенте, и мне наконец удалось внушить знатным господам, что буква закона скована из жезла и что против нее бессильно их высокомерие, как бы оно ни было велико.
– Кто поручится, что Шабо де Брион объяснил ему как следует сущность процесса? Вы знаете насколько легкомыслен Брион!
– Он должен был понять из моих слов, что наследство потеряно для коннетабля; если он не женится на вас, и что это единственный способ прекратить процесс. То же самое я говорил бретонскому дворянину Матиньону, близкому другу коннетабля, которому, вероятно, удалось убедить его. Бурбон несомненно приедет сюда.
– Разве вы не знаете, что у коннетабля голова так же неподатлива, как буковое дерево? Что же касается прав на наследство, которое мы хотим отнять у него, то они весьма сомнительны.
– Чем они сомнительнее, тем легче нам будет опутать его и тем скорее он будет в наших руках. Если вы, герцогиня, не уверены в том, что вам удастся…
– Вы говорите какими-то загадками, Антуан Дюпра.
– Я хотел сказать, что если вам не удастся убедить его с помощью вашей красоты, любезности и некоторых угроз, то вооружитесь терпением недели на три или на четыре и я устрою это дело. Коннетабль убедится, что для него нет иного способа выиграть дело и получить обратно поместье.
– Вы не знаете жизни и плохо понимаете людей, Дюпра. Коннетабля трудно принудить к чему бы то ни было! Наконец, и я сама не желаю выходить замуж за человека, который женится на мне против своей воли.
В комнату вошел запыленный всадник. Это был Шабо де Брион, любимец короля, посланный герцогиней в Бурбонне к коннетаблю Карлу Бурбону, чтобы убедить его приехать в Блуа. Брион объявил с улыбкой, что коннетабль уже прибыл в замок и через четверть часа явится к герцогине.
Луиза приказала удалиться обоим кавалерам, но оставила у себя сверток пергамента, переданный ей Дюпра, в котором было изложено, на каком основании она и король заявляют притязания на значительную часть поместий коннетабля. Карл Бурбон, происходя из рода Бурбонов-Монпансье, не мог считаться законным владельцем бурбонского и оверньского герцогств, занимавших большую часть южной гористой Франции. По салическому закону, Сусанна, дочь Петра, последнего герцога Бурбона, не имела никаких прав наследовать своему отцу. Таким образом, по смерти герцога Петра, все его родовые владения перешли к его родственнику Карлу Бурбону. Никто не решался оспаривать права коннетабля на наследство, так как он вслед за тем женился на Сусанне. Но коннетабль овдовел. Противники его тотчас же воспользовались этим, чтобы заявить свои притязания на владения покойного герцога. К числу их принадлежала и герцогиня Ангулемская, которая двадцать лет тому назад была связана с коннетаблем самой тесной дружбой. Эта дружба прекратилась вследствие веселой жизни Луизы и женитьбы Карла Бурбона, который был человек строгих правил и рано отказался от легкомысленных удовольствий молодости.
Герцогиня Ангулемская знала, насколько были шатки ее притязания на владения Бурбонов. Хотя она приходилась двоюродной сестрой покойной Сусанне и была в более близком родстве с вымершей линией Бурбонов, нежели коннетабль, но салический закон прямо лишал ее всяких прав на наследство. Тем не менее канцлер Дюпра уверил ее, что, дав иной оборот делу, можно выиграть процесс; он подробно изложил план действий и привел необходимые юридические доказательства в поданном ей пергаментном списке. Герцогиня не желала доводить дело до процесса и, рассчитывая на прежнюю привязанность коннетабля, надеялась склонить его к женитьбе, отчасти указав на все ее выгоды и частью путем запугивания. Последнее было тем легче, что тогда распространилась молва, будто коннетабль недоволен французским правительством и вошел в сношения с императором Карлом V, врагом Франции. Намек, что королю известен этот слух, что могут быть приведены осязательные доказательства этого, должен был предостеречь коннетабля, что ему грозит опасность быть обвиненным в государственной измене.
Между тем наружность скромно одетого господина, которого слуга ввел в комнату под громким титулом коннетабля, герцога Бурбона, вовсе не показывала, что его можно запугать чем бы то ни было и что он легко поддается соблазнам любви. Это был широкоплечий человек, среднего роста и полноты. Его загорелое лицо с крупными, резкими чертами, полузакрытое бородой, имело мрачное и суровое выражение. Когда слуга отворил дверь, коннетабль медленно снял поярковую шляпу с широкими полями, которую он неохотно и только в редких случаях заменял модным беретом, также медленно вышел на середину комнаты, побрякивая шпорами, и вежливо поклонился герцогине. Слуга, по данному ему заранее наставлению, поспешно удалился и затворил за собой дверь.
Карл Бурбон не отличался особенным умом, но умел молчать в затруднительных случаях. Герцогиня должна была потратить немало уловок и слов, прежде чем ей удалось вызвать его на разговор. Но это не была дружеская и доверчивая беседа человека с некогда любимой женщиной, все еще красивой по формам своего тела, которая, оставшись наедине с ним, могла ожидать от него проблеска хотя бы мимолетной чувственной любви. В его словах и тоне голоса слышался только гнев, который наконец разразился, как долго сдерживаемая гроза.
– Вам никогда не удастся, герцогиня, довести парламент до такого крючкотворства и вопиющей несправедливости! – воскликнул коннетабль.
– Боже меня избави от подобных попыток! – возразила герцогиня.
– Так на что же вы рассчитываете! Разве вы можете изгладить из памяти парламента и французской нации салический закон, который всегда соблюдался в роде Бурбонов со времен франков? Ведь это не грифельная доска, с которой можно стереть губкой какие угодно слова.
– Нам это совершенно не нужно. Мы, напротив того, хлопочем, чтобы салический закон был приведен в действие.
– Каким это образом?
– Мой сын, король, вступая на престол, обязался исполнять его. Герцог Петр, отец Сусанны, был женат на французской принцессе Анне из королевского дома; у них была единственная дочь Сусанна, а в брачный контракт было включено условие…
– Какое условие?
– Что бурбонские владения должны быть возвращены королевскому дому, если от этого брака не будет наследников мужского пола. Разве это будет нарушением салического закона, если завтра же генерал-адвокат именем короля заявит перед парламентом о его притязаниях на земли покойного герцога?
При этих словах коннетабль быстро вскочил со своего стула и, не помня себя от ярости, готовился излить свой гнев, не стесняясь присутствием герцогини. Но она не дала ему выговорить ни одного слова и, взяв нежно за руку своего бывшего поклонника, просила его опять сесть и спокойно выслушать ее, потому что Франциск I настолько же намерен щадить Бурбонов, как и Людовик XII, если только глава этого дома не поставит себя во враждебные отношения к королевскому семейству.
Красивая полная рука герцогини, по-видимому, все еще имела некоторую притягательную силу для коннетабля, потому что он наклонился и поцеловал ее. В сущности, вся его дальнейшая жизнь зависела от этого свидания. Гнев его быстро прошел, и он довольно спокойно высказал свое неудовольствие, что король пренебрегает им и доверяет важные государственные дела молодым, неопытным выскочкам вроде Бонниве и Бриона. Между тем он, первый сановник в государстве, остается праздным и в целом королевстве не найдется ни одного самого ничтожного служителя, которому менее аккуратно платили жалованье и поступали так несправедливо как с ним, коннетаблем Франции.
– Тем не менее вы обязаны этим званием моему сыну! Не унижайте себя, Карл, подобными жалобами. Платят только слугам, а с другом дома не ведут счетов!