«Шло жаркое лето 1946 года. В тот год партия направила меня в Запорожье. Мне поначалу было поручено ознакомиться со всеми делами области, обратив особое внимание на строительство и сельское хозяйство. ЦК партии выдал мне соответствующий мандат, и я, не теряя времени, выехал в область…
На XI пленуме Запорожского областного комитета КП(б)У, в котором я после предварительного ознакомления со стройками принимал участие… по рекомендации Центрального Комитета ВКП(б) меня избрали первым секретарем Запорожского обкома партии. Это было 30 августа 1946 года».
Время для всей Украины, но особенно для Запорожской области, было исключительно тяжелым, страшная засуха погубила урожай. Разоренная страна не могла оказать заметной помощи, население хлебородной местности голодало. Население области было относительно небольшое, около миллиона человек, в основном селяне, в столице области — менее трехсот тысяч, но промышленность там была сосредоточена очень важная. А работники — преимущественно женщины, немалая часть которых — вдовы.
Брежнев к тому времени был уже достаточно опытным руководителем, чтобы отличить «главное звено» в своих многочисленных обязанностях. Ясно, что истощенным от недоедания колхозникам нужно помочь, но за промахи в работе тогда не слишком-то ругали, страна и ее народ привыкли к бедствиям. А вот за промышленное развитие — тут спрос был особый. Тем более что в Запорожье часть этой самой промышленности была напрямую связана с оборонкой. А с такими делами в сталинское время не шутили.
Вот на эту сторону дела новый первый секретарь и налегал с особой силой. Осторожный и осмотрительный, он прислушивался к мнению не только высшего начальства — Сталин все-таки далеко и высоко, — но и своего непосредственного, которое находилось в Киеве. Хрущев был крут и скор на расправу, о чем знала вся Украина. Вот почему, выступая с официальной статьей в областной газете «Большевик Запорожья», Брежнев велел своим помощникам вставить следующую предупредительную фразу:
«Великая поддержка оказана области со стороны ЦК КП(б) и правительства Советской Украины во главе с верным соратником великого Сталина Никитой Сергеевичем Хрущевым. Повседневную заботу и помощь ощущают трудящиеся в своей работе со стороны ЦК ВКП(б), нашего Советского правительства и лично товарища Сталина».
Как постоянны характеры людей! «Наш Никита Сергеевич» лесть любил всегда, задолго до 13 октября 1946 года, когда эта простоватая и провинциальная даже по киевским меркам почтительная реприза была ему преподнесена. Ясно, что ему о том доложили, и ясно, что это ему пришлось по душе — простой и глуповатой. Но Брежнев был тут не прост: Хрущев Хрущевым, но и товарища Сталина, верховного вождя, он тоже тут своевременно и скромно-почтительно помянул.
Как вскоре выяснилось, и не зря. Три десятка лет спустя, находясь уже не только на вершине, но и на исходе своей неописуемой политической карьеры, Брежнев вдруг вспомнил один незначительный вроде бы, но крайне характерный для описываемой эпохи эпизод. Нет ни малейших сомнений, что то были именно его личные воспоминания, а не старания литзаписчиков, ибо подобное свидетельство может быть только сугубо личным. Или не сохраниться в памяти вовсе. Брежнев вдруг вспомнил весну 1947 года: «Во время сева, помню, возвращался из Бердянска… заехал в Пологовский район. Беседуя с секретарем райкома Шерстюком, спросил, как идет сев, что с техникой, а он, смотрю, как-то мнется.
— Ты что, Александр Саввич? Говори прямо, что у тебя?
— У меня порядок… Вы радио слышали утром?
— Нет, а что?
— В «Правде», понимаете, в передовой разделали нас. За низкий темп восстановления «Запорожстали». Формулировки очень резкие.
Помолчали.
— Так… — говорю. — Значит, будет звонить Сталин. Надо ехать.
Ночью мне действительно позвонил И.В. Сталин, и разговор был серьезный. То, чего мы успели добиться, что еще недавно считалось успехом, обернулось вдруг едва ли не поражением. Изменились обстоятельства — не у нас в области, а в стране и в мире. Сроки ввода всего комплекса, который должен был производить стальной лист, нам перенесли на ближайшую осень, темпы строительства предписали форсировать. Я уже говорил, что это связано было с «холодной войной».
Да, эти времена давно уже кажутся странными! Сталин, великий вождь великой всемирной державы, лично интересуется у секретаря провинциального обкома о работе какого-то прокатного стана! Но так было в тогдашней повседневности, и постоянно. Звонок Председателя правительства вовсе не означал извещение о награде, но и тем паче не был приговором, речь шла о деле, и только о нем. Увы, когда за Брежнева эти мемуары составлялись, он уже слабо знал и понимал в заводских делах того же Запорожья, Челябинска или Омска. А уж представить себе в таком положении Горбачева или Ельцина, это… Вот продать завод за малую пачку баксов, вот это еще туда-сюда.
Отсюда и сам сорокалетний Брежнев, и все его сотоварищи на любых постах, отвечая перед верховной властью строго и по-деловому, они и с многочисленными подчиненными вели себя примерно так же. Хотя и по-разному. Хрущев, например, стучал кулаком по столу или кричал в телефонную трубку. А Брежнев, напротив, щадил людей и доверял им. Такие вещи делаются известными всем, кому надо, и не только в огромной Украине. Добрая слава о Брежневе росла.
Характерные бытовые подробности о тогдашней жизни секретаря Запорожского обкома напомнила его вдова.
Когда в его обширном хозяйстве возникали затруднения, он неделями «ходил сосредоточенный, окаменевший какой-то. А при удачах оттаивал, улыбался. И когда первый прокатный лист дали, впервые за год отоспался — лег и до утра, без телефонных звонков, спал как младенец. И даже во сне улыбался. Но долго ему улыбаться не пришлось. У нас ведь как заведено — на того, кто везет воз, на того и нагружают! Вскоре вызвали Леню в Москву. Оказывается, в соседней, Днепропетровской области, где промышленность, и особенно оборонная, была до войны еще мощнее, чем в Запорожье, и разрушения тоже страшнее, чем в Запорожье, восстановление идет медленно. «Не тянет», как у нас говорят, секретарь обкома. А Брежнев показал, что он «тянет» хорошо и мощно. Вот и решили его перевести в Днепропетровск, тоже на должность первого секретаря обкома. Взвалить на него и здесь ликвидацию разрухи. Опять мотивы вроде бы убедительные — вы в Днепропетровске работали, все там знаете, вам и на вхождение в курс дел времени тратить не надо. Так что пленум вас, несомненно, изберет первым секретарем. И приступайте. Ну, а со мной разговор короткий — плащ на руку бросил, взял портфель и: «Я поехал, а ты собирайся. Подготовлю жилье, приедешь». Так в ноябре 1947 года мы переехали в Днепропетровск…Смена школы — своеобразная психологическая травма для детей, тем более что отец, при своей предельной занятости, не мог как-то смягчить, помочь преодолеть эти новые обстоятельства. Все ложилось на мои плечи. Но время шло, дети росли… Уже в Днепропетровске Галя поступила в университет, на исторический факультет, а Юра пошел в восьмой класс. Я опять обживала новое домашнее гнездо. Опять почти каждый день на рынок ходила за продуктами.
В те годы еще никакого особого снабжения, пайков продовольственных не было. Это позднее появились так называемые «привилегии», которые чуть не ежедневно так поносятся в нынешних газетах. А тогда ничего подобного не существовало. И еще на рынок я ходила почти ежедневно потому, что не было холодильников, продукты хранить долго негде, вот и приходилось покупать свежие овощи, фрукты, мясо, молоко».
Итоги недолгой деятельности Брежнева в Запорожье были внешне весьма впечатляющими. Вот только два важнейших события, которые тогда отмечала вся страна: дал первый ток восстановленный из руин Днепрогэс и пошла первая плавка на знаменитой «Запорожстали». Ну, каков тут был личный вклад первого секретаря области, история пока не установила. Видимо, он, как обычно, в конкретные дела не влезал, но и к работникам с лишними претензиями тоже не приставал. Как говорится, и на том спасибо, в те времена многие руководители вели себя как раз, наоборот, до арестов включительно. Что ни говори, а брежневский стиль был предпочтительнее.