Иван Петрович, которому редко приходилось произносить столь длинные речи, покраснел и часто заморгал глазами.
Молча переглянулись между собой остальные офицеры и молча взглянули на капитана.
— Спаси нас бог, друзья, но так мы и поступим, — голос Казарского дрогнул. — Вот моя рука, — капитан протянул свою руку ладонью вверх, и четыре другие ладони накрыли её в порыве клятвы. — Заряженный пистолет будет лежать на шпиле рядом с люком, — продолжал он. — Пусть последний, кто останется из нас в живых, исполнит долг и выстрелит в крюйт-камеру… А теперь за дело, господа! Вашему попечению, Сергей Иосифович, — Казарский взглянул на лейтенанта Скарятина, — я доверяю паруса. Артиллерию — Фёдору Михайловичу, — Новосильский кивнул. — Пробоинами и пожарами займётся Дмитрий Петрович, а тебе, Иван Петрович, вверяю стрелков. Манёвр беру на себя. В случае чего меня сменит лейтенант Скарятин. Всё, господа.
Отпустив офицеров, Казарский прошёл в свою каюту и вынул из сейфа все документы и секретные сигнальные книги. Подумав, он положил сверху также вахтенный журнал. Осторожность требовала всё это уничтожить, и капитан не стал медлить. Приказав вестовому пакет с бумагами привязать к банке той шлюпки, что висела на корме, он сам проследил за тем, чтобы корабельный плотник проделал в днище внушительную дыру, и только затем распорядился бросить шлюпку на воду. Подняв брызги, шлюпка перевернулась и, пуская крупные пузыри, пошла ко дну.
Позолоченные львы на форштевнях хищно скалили свои морды уже на расстоянии трёх пушечных выстрелов.
Вёсла ставить! — скомандовал капитан и, заметив Федю, подозвал его к себе. — Будешь повторять мои команды гребцам правого борта, — проговорил он и, став на крайнюю карронаду, свесился за борт.
Шесть огромных вёсел бросали на воду ломаные тени.
Казарский поднял руку. Федя повторил его жест.
— Вёсла на воду! — скомандовал капитан. — И-и раз… и… два-а.
Через две минуты звонкий Федин голос уже звучал в унисон голосу капитана, но прошло ещё не менее получаса, прежде чем к гребцам пришла слаженность.
Ветер между тем совсем прекратился, паруса опали и мешками повисли на реях.
Сдавайся и убирай паруса!
Стройников с палубы «Реал-бея» видел, как паруса на «Меркурии» опали и мешками повисли на реях. Без сабли, которую он сдал вчера младшему флагману турецкой эскадры, но при орденах и эполетах, он стоял на мостике рядом с молодым штурманом, который время от времени протягивал ему свою подзорную трубу и, любезно улыбаясь, на итальянском языке предлагал посмотреть, что делают его соотечественники.
Стройников брал трубу и направлял её на «Меркурий» — бриг, который он получил перед войной и на котором заслужил свои ордена и новый чин. Он знал этот бриг от киля до клотика как свои пять пальцев, знал, что на бриге всего восемнадцать карронад вместо двадцати положенных, — и в том, что двух карронад недоставало, виноват был, наверное, только он — не подал вовремя рапорта, не захотел быть назойливым в глазах Грейга. «Меркурий» уходил на вёслах. Казарский делал отчаянную попытку оторваться от преследователей, но Стройников видел, что усилия эти тщетны, — турецкие корабли с наполненными ветром верхними парусами, хотя и медленно, но верно настигали «Меркурий». Боже, какой крохой казался он с высокого мостика двухдечного линейного корабля!
Несомненно, «Меркурий» был так же обречён, как и «Рафаил», и Стройников не ждал чуда. Даже если вдруг Казарский откажется спустить флаг, семьдесят четыре орудия «Реал-бея» и сто десять «Селимие» быстро сделают своё дело.
Мысль, что «Меркурий» примет бой и тогда он, Стройников, окажется под ядрами и пулями корабля, которым он так долго командовал, — мысль эта, пришедшая вдруг, поразила его своей очевидной противоестественностью. Оказывается, смерть витала над ним и здесь — на палубе вражеского корабля, и, впервые за прошедшие сутки, он подумал о возмездии. Вдруг пришло понимание той истины, что рано или поздно ему всё равно придётся платить и за бесчестье, которое он навлёк на андреевский флаг, и за личную трусость…
На корабле капудан-паши опять грозно забили огромные турецкие барабаны. Подхваченный «Реал-беем», этот всё учащающийся барабанный бой, сея тревогу, полетел над морем. Грянул первый, предупреждающий выстрел. Не долетев до «Меркурия», ядро упало в море и подняло столб воды.