- Вот видите, - сладострастно продолжал он, - на этой картине такая же блузка, тот же покрой.
Это типичная крестьянская блуза, её носили в середине девятнадцатого века и украинские, и румынские, и итальянские девушки. Это совсем не стилистический признак Владимира Маковского.
Старик начал терять терпение:
- Но посмотрите, неужели же вы и в самом деле не видите, что эти две работы написаны одним и тем же мастером?
Александра резко выдохнула:
- Нет, к моёму большому сожалению, эти две работы написаны совершенно разными художниками… Видите ли, она спохватилась и смягчила тон, - Маковский знаменит своим изображением человеческого тела.
Руки, лица, даже мочки ушей у людей, изображенных на его портретах, обладают телесностью, они живые, у них как будто теплая кожа, и чувствуется, как струится под ней кровь, как бьется пульс. Будь то губы девственницы или нос алкоголика, у портретов Маковского свой, особый оттенок. Уже со студенческих работ Маковский неустанно искал способы передачи изобразительными средствами телесности, и тогда же он создал собственный уникальный цвет, собственный красный. На этом портрете, к моёму большому сожалению, этого специфического цвета нет.
- Откуда вы можете это знать! - вспыхнул старик.
- Я вижу. И вам могу показать, - добавила Александра, вернулась к столу и взяла ультрафиолетовую лампу. - Одна из красок, которую обязательно использовал Маковский, - это краплак. Под ультрафиолетом он должен светиться красным. Теперь смотрите.
Она подошла к портрету и включила лампу, поднеся её близко к поверхности холста.
- Видите, картина засветилась голубоватым и зеленоватым светом. Но красных искр в ней нет. В этой работе нет краплака.
Александра сделала ещё несколько широких движений лампой вдоль всего холста. Повинуясь мановениям её руки, словно палочке фокусника, работа в отраженном от её поверхности ультрафиолетовом свете призрачно мерцала бледными оттенками болотно-зеленого, желтого и синего. Старик жадно наблюдал за передвижениями слабого свечения, и казалось, та же болотная бледность постепенно заливала и его лицо.
Александра выключила наконец лампу, подошла к столу и сгребла с него свои вещи.
- Но как же подпись? - Старик все ещё боролся.
- Она нанесена по сухому красочному слою где-то примерно двадцать лет назад.
Александра колебалась. Она не знала, стоило ли объяснять визитеру, что подпись чудовищна - словно ярко намалеванные губы на провалившемся старушечьем рте. Если бы подпись была сделана одновременно с портретом, тогда по ней шли бы «морщинки» - мелкие разрывы в красочном слое, то есть буквы были бы «порваны» временем, как и вся остальная поверхность изображения. А так как подпись вывели сравнительно недавно, то краска залила, закупорила трещинки, легла поверх кракелюров. Пожалуй, решила она, все это объяснять нет смысла - вряд ли её гость был в состоянии ещё что-то воспринимать.
Старик окончательно потускнел. Даже пуговицы его пиджака заметно поблекли, а лицо превратилось в подобие дряблой тряпочки.
- Но как же так, ведь пожилая леди сказала, что это её семейная реликвия, - пробормотал он наконец.
- В отличие от людей, картины не врут, - тихо, но твердо проговорила Александра и добавила громче: - Это всего лишь моё частное мнение как эксперта. У других экспертов может сложиться иное мнение об этой работе.
При этих словах старик заметно ожил, к нему на глазах вернулась его былая осанка.
- Да, разумеется, я посылал фотографию этой работы в «Вайт», и они предложили мне за неё сто тысяч фунтов.
Он поднял с пола крафтовую бумагу, им аккуратно сложенную, и стал поспешно заворачивать в неё портрет. Александра молча за ним наблюдала. Теперь в каждом его движении, в каждом жесте читались презрение и неприязнь. «Вайт», всесильный, всезнающий, всемогущий «Вайт» - крупнейший в мире аукционный дом - по достоинству оценил его картину, да что там картину, его талант искусствоведа. А эта выскочка, эта пигалица позволила себе усомниться, унизила его и выставила дураком.
Так и не закончив заворачивать работу, едва сдерживаясь, старик прошел мимо неё и, буркнув что-то похожее скорее на угрозу, чем на прощание, вылетел из переговорной.
Александра не сомневалась, что старый горемыка направился теперь прямиком к конкурентам. «Еще одного доброжелателя я сегодня себе нажила».
Спохватившись, она взглянула на часы. Господи, она ждала встречи с Максом шестнадцать лет, и вот теперь сама не заметила, как едва не опоздала.