Редкие прохожие широкими жестами посылали её в разные стороны, пока наконец какой-то бомж за десятку не довел её прямо до стеклянных дверей.
Электричка подошла на удивление быстро, вся хрустальная от мороза, и ровно через двадцать минут Александра оказалась на безлюдной платформе. Не успела она сойти с поезда, как пар изо рта повалил столбом, словно она сама была не человеком, а паровозом. Перейдя по подземному туннелю на другую сторону и глубоко вдохнув морозный воздух, всмотрелась в знакомые очертания. Многие годы реальность вокруг неё рушилась и создавалась заново; словно в виртуальном пространстве; сама Александра металась по материкам, по работам, по встречам, не узнавая больше ни врагов, ни друзей. И вот она вернулась.
И оказалось, что ничего не изменилось, мир остался незыблем и неизменен: те же косые заборы, те же величественные сугробы, те же вековые деревья, разбросанные тут и там вдоль тропинки.
Снег под ногами скрипел, словно лягушки квакали. Да как квакали - взахлеб, во весь голос, словно где-нибудь райской ночью в Севилье. Кругом замерзали её родные деревья. А ноги сами несли по дороге, где каждый метр от дома до станции был знаком, хожен-перехожен, как путь на богомолье. Темными осенними вечерами детства, полными теней и чудовищ; веснами молодости с пышным цветением акации, столбами песочной пыли и жужжанием майских жуков пробегала она этот путь бесчисленное количество раз.
И теперь она шла, наслаждаясь каждым мгновением, потеряв счёт времени и изо всех чувств сохранив в себе лишь одно - ощущение полноты бытия. Мерзлого, монотипного, одноцветного бытия. Убогого, покосившегося, родного. С картофельными очистками из порванных бездомными собаками мусорных пакетов. С торжествующими криками воронья. С живописными, мастерски выписанными трущобами, беззаботно соседствующими с дворцами.
Все те же деревянные хибарки, разве что ещё более просевшие под тяжестью зим. Те же безобразные гаражи, надстроечки, шалашики, закутки и сараюги. И даже свалка мусора на углу улиц Луначарского и Тургенева была в наличии. «Осторожно: злой кот», - машинально прочла она с детства знакомую корявую надпись на калитке, по пояс вросшей в сугроб. Словно Гензель и Гретель из сказки, разбросала она, оказывается, волшебные приметы перед отъездом - и вот теперь по ним возвращалась.
Еще издали увидела она их старенький штакетный заборчик и непонятное серебристое свечение рядом, при близком рассмотрении оказавшееся новым алюминиево-рифленым забором соседа. Калитка была заперта на старенькую знакомую деревянную вертушку - просто невероятно, как могла она после стольких лет сохраниться. Просунув руку между двух штакетин, Александра легко открыла символический запор и вступила на расчищенную в снегу узкую дорожку. Колдовством заснеженных столетних сосен встретил её деревянный дом, выкрашенный все той же извечной зеленой краской, с коричневыми башенками-сторожами над высокой крышей, с деревянными кренделями наличников и резным крыльцом.
Неба было больше, чем ей помнилось. Пространство старого сада стало как будто свободнее, и вместе с тем все вокруг казалось мельче и приземистее, словно выросла она из старой школьной формы за одно безумное лето.
С горечью Александра вспомнила, что сиреневая аллея, начинавшаяся когда-то от самой калитки и ведущая к дому, вымерзла в суровую зиму как раз перед самым её бегством. Еще тогда мечтала она её восстановить - но не случилось. Теперь на месте аллеи красовались лишь отдельные подагрические стволы, да чуть поодаль, за ними, торчали прутики жасминовых кустов, заметно подросших за время её отсутствия. Зато как разросся орешник, с удовольствием отметила она.
Но чем ближе подходила она к дому, тем отчетливее проступала нищета. Даже под лихой шапкой снега было заметно, что железо на крыше облупилось, а старинные островерхие деревянные башенки и вовсе сгнили. Отвалились кое-где и треугольные узоры, окаймляющие поверху стены сруба. Видно было даже беглому взгляду, что в доме этом живут одинокие старые люди и дом и участок состарились вместе с ними.
- Восстановлю, все восстановлю, - пробормотала Александра вслух, обращаясь непонятно к кому.
Ей вдруг стало страшно, очень страшно. Только дымок, весело валивший из трубы, действовал немного успокаивающе. Дымок - и нечеткие следы на дорожке, уже припорошенные снегом.
Поднявшись на крыльцо пристройки, она позвонила в звонок. Знакомой мелодией отозвался он. Заметив в углу крыльца старенький облезлый веник, она по вечной традиции обмела им снег с сапог. Прислушалась, но внутри, казалось, царила мертвая тишина. Немного подождав, она решила ещё раз позвонить.