Он поглядел на свой указательный палец, потом на буквы. Буквы говорили: "У матроса Петруса Юханнеса Миккельсона удержать половину жалованья за безобразие и шум на шканцах".
Это тебе не сон, черным по белому написано! И ведь что написано: "матроса".
Вот тебе и капитан, которого ты видел во сне, Миккель Миккельсон! С которым ты собирался проехать по деревне на белом коне и всем утереть нос, даже Синтору. Что ты скажешь теперь, Миккель Миккельсон?
Безобразие и шум... "Ясное дело, чего еще от плута ждать?" - подумал он и стиснул зубы. Но... об этом никто не узнает! Он никому не скажет! Даже Туа-Туа.
А вот опять ее голос, как жук настойчивый.
- Ну что там, Миккель? Почему ты не читаешь? Покажи...
- Тут вырвано, - произнес он возможно тверже.
Книга об отце, Петрусе Миккельсоне, захлопнулась. Навсегда. Больше он ее не откроет.
- Я провожу тебя немного, - сказал он. - Пошли.
Туа-Туа быстро просунула ноги в щель - в каморке было холодно и тесно. Миккель положил книгу на место и вылез следом за Туа-Туа.
- Если встретим плотника, скажем, ходили на лед лисьи следы искать, - предупредил Миккель. - Лиса всю ночь тявкала.
Он говорил одно, а думал совсем о другом. "Отец... отец... нет, никто не узнает, никто..."
Они шмыгнули через дорогу и зашагали вверх по горе.
Смеркалось, медленно падал снег. На полпути к вершине они вошли в ольховую рощицу. Несколько сухих листьев трепетали на ветру.
Вдруг Туа-Туа остановилась и схватила Миккеля за рукав. На сугробе лежало что-то черное.
- Миккель, погляди! - прошептала она.
- Камень, - нетерпеливо отозвался Миккель. - Пошли.
- Нет же, это она.
- Кто - она? - удивился Миккель.
- Черепаха! Плотникова черепаха!..
- Стой здесь, я проверю, - сказал Миккель.
Он прошел по снегу и перевернул черепаху на спину. На панцире внизу намерз лед, ноги топырились во все стороны.
- Она проголодалась и пошла листья искать! - крикнул он ТуаТуа. - Мертвая! Что будем делать?
- Бедняжка... Похороним, конечно! Мы ведь обещали плотнику. И споем куплет.
Миккель взял черепаху и вернулся на дорогу.
- У Симона под домом лопата лежит, - сказал он. - Да разве лопатой сейчас что сделаешь? Вон как земля промерзла!
Туа-Туа предложила положить Шарлотту под камень, но Миккель кивнул головой в сторону тура и объяснил, что под камнями только мертвых викингов хоронят.
- Мы вот что сделаем, - продолжал он: - похороним ее в часовне. В старину всех знатных людей, графов и прочих в церквах хоронили. Значит, и для черепахи годится. И там земля не такая твердая.
Часовенка стояла на южной стороне горы. Она была старинная, построенная еще в ту пору, когда в заливе было много сельди, и разоренная огнем в тот самый год, когда сельдь пропала. Теперь от нее оставались лишь каменные стены да звонница, а балки до того прогнили, что даже крысы боялись там селиться.
Не успела Туа-Туа опомниться, как Миккель уже сбегал к сараю Симона за лопатой.
- Бери черепаху, пойдем, - распорядился он.
- А вдруг кто увидит, Миккель?
- Нигде не написано, что черепах нельзя хоронить в церкви, - возразил Миккель. - Вот только какой куплет петь?..
В зимнем сумраке перед ними выросли почерневшие голые стены. Рядом - звонница с прохудившейся крышей и с черной дырой вместо двери.
Крысы перегрызли веревку, на которой висел колокол; он упал и разбился на четыре части.
- А если снаружи похороним? - осторожно предложила Туа-Туа. - Я спою, а ты ямку выроешь перед входом.
- В скале? На лопату, попробуй сама.
- Уж очень страшно, - сказала Туа-Туа.
- Среди бела дня-то? - успокоил ее Миккель. - Войдем на пять шагов, поняла? Посчитаем: раз, два, три, четыре, пять и я стану копать в том месте, а ты будешь петь.
Они вошли: Миккель впереди, Туа-Туа за ним с черепахой в руках. Крыши не было, остались только черные, обуглившиеся балки. С ближней балки свисало на бронзовой цепочке что-то белое - кораблик. Так уж было заведено в этом краю: во всех церквах вешали под крышей кораблик.
Снасти сгорели, остался один корпус.
Туа-Туа посчитала: раз, два, три, четыре, пять. Миккель снял с плеча лопату. Земля оказалась тверже, чем он думал. Туа-Туа прижимала к себе черепаху и вздрагивала от каждого звука.
- Скорее, мне холодно! Почему ты не копаешь?
- Твердо очень! - пробурчал Миккель. - Спела бы лучше.
Туа-Туа откашлялась:
В уютной колыбели
Спи крепко, мой малыш.
Когда дитя...
- Что это, Миккель?
- Камень задел.
- А мне почудилось, кто-то смеется, - сказала Туа-Туа и положила черепаху. - Ты не знаешь стих от нечистой силы в церквах?
- Нет, - ответил Миккель, продолжая копать.
- Там в углу стоит кто-то! - вдруг закричала Туа-Туа.
- Тебе чудится, - сказал Миккель, но на всякий случай остановился. - Где?
- Вон! - Дрожащая рука Туа-Туа повисла в воздухе. Нет, вон!
Миккель взялся покрепче за лопату.
- Стой на месте, - велел он. - Я пойду проверю.
Туа-Туа зажмурилась. Слышно было, как хрустит снег под ногами Миккеля.
- Тут только пустые мешки! - крикнул он из угла. - И клетчатое пальто на гвозде висит. Вот тебе и почудилось. Ишь ты, медные пуговицы, кожаный пояс!
Миккель продолжал осмотр.
- Ящик... два огарка, - перечислял он. - Не иначе, бродяга какой-нибудь здесь приютился. Ладно, пой, да скорее кончим.
Снова захрустел снег, Туа-Туа открыла глаза.
- Бродяга? - повторила она недоверчиво.
- А кто же еще? Шел мимо, переночевал и оставил свое барахло.
Но он не убедил Туа-Туа.
- Чтобы бродяга оставил пальто с медными пуговицами и кожаным поясом? Да он каждую минуту вернуться может! Я ухожу, Миккель!
Туа-Туа шагнула было к двери, однако тут же вернулась. В полумраке лицо ее казалось совсем белым. Мерзлая земля никак не поддавалась лопате. Все-таки Миккелю удалось вырыть ямку. Они положили черепаху, и Миккель сказал:
- Аминь, да будет так, - совсем как священник.
Быстро темнело, и они решили, что больше петь необязательно.
- А по-моему, это церковный вор, - вдруг заявила Туа-Туа.
- В сгоревшей часовне? - сказал Миккель. - Ерунда! Сейчас зароем ее. Потом пойдем к плотнику, расскажем, где похоронили.
- Все равно, мне кажется, что вор, - твердила Туа-Туа.
Ее глаза остановились на балке и позеленевшей цепочке, на которой висел кораблик.
- Кораблик! - воскликнула она. - Вот до чего он добирается!
- Кому он нужен - старый да гнилой? - бурчал Миккель, прихлопывая землю. - Один корпус остался. Снасть вся сгорела, когда пожар был.
- Гляди, он светится, Миккель!
- Это фонарь, - объяснил Миккель и показал лопатой. Такой же, какие Симон на своих корабликах делает. Видишь красное стеклышко, и все. Ну, пошли.
Туа-Туа больше не спорила. Вверху, словно красный глаз, блестел фонарь; кораблик поскрипывал, качаясь на ветру.
Выйдя, они увидели залив: сплошной белый лед, до самых островов. Миккель шагал с лопатой на плече и молчал. Нет больше капитана Петруса Юханнеса Миккельсона...
Глава двенадцатая
ПОЧЕМУ У СИМОНА ТУКИНГА ГОРИТ СВЕТ
Дело было вечером. Миккель сидел на кухне и ковырял вилкой в тарелке.
- Ты уж не заболел ли? - удивилась бабушка. - Может, тебе селедка с картошкой не годится?
Миккель молча чертил ногтем по столу.
- Или все думаешь о том мазурике, что слонялся здесь на рождество? - продолжала бабушка. - Ужли бродяг не видел раньше?
Миккель мотнул головой: видел, кто же бродяг боится!
- То-то, - сказала бабушка. - Чего бледный такой? Живот болит?
- А какой он был? - спросил Миккель.
- Кто?
- Отец мой.
Бабушка Тювесон разинула рот. Словно хотела что-то сказать, да не могла выговорить.
- Вон он сидит, - промолвила бабушка наконец и показала на фотографию над буфетом.