Услышав стук, Миккель бегом вернулся к крыльцу.
- Открывай! - закричал он плотниковым голосом и ударил прикладом в дверь, так что искры полетели.
Бедная Туа-Туа услышала шаги на кухне. Оставалось одно спасение: лестница! Дрожащие пальцы заскользили вверх по перилам. Слава богу: чердачная дверь открыта! Правда, на чердаке тоже было темно, но в окошко, обращенное к Бранте Клеву, проник серебристый луч. Точно сама луна шептала ей с неба: "Не бойся, Доротея Эсберг, я посвечу тебе".
- Спасибо, - прошептала Туа-Туа и спряталась за бабушкиным сундуком.
Внизу, в прихожей, скрипнула дверь, и на крыльцо вышел с кисточкой в руке Петрус Миккельсон:
- Ты что тут делаешь среди ночи, Миккель?
Миккельсон-старший смотрел на ружье, Миккель Миккельсон-младший - на кисточку. У обоих был смущенный вид.
- Мне почудилось, что Белая Чайка пришла, - объяснил Миккель. - А пока проверял, дверь захлопнулась. Должно быть, ветер.
Петрус Миккельсон не стал больше спрашивать, только похлопал его по плечу:
- Мы уже искали вместе однажды. И на этот раз вместе поищем. Хотел бы я видеть того конокрада, который устоит против двух Миккельсонов.
Он нагнулся и поднял с пола что-то зеленое.
- Будь она пошире, вышел бы вымпел на мачту, - пробормотал он про себя и подал зеленую вещицу Миккелю. - На, положи в бабушкину шкатулку. Спокойной ночи.
Боббе не спал, лизал себе лапу, когда Миккель вернулся на кухню.
- Вот и не верь после этого в привидения, - пробурчал Миккель, пряча в наволочку зеленую ленту. - Спокойной ночи, Боббе, да смотри разбуди меня, коли морские овцы заблеют.
Если бы он знал, что в этот самый миг Туа-Туа, накрывшись рваным парусом, засыпает в слезах в четырех метрах над его головой!..
Глава семнадцатая
КАК БОГАТЕЙ СИНТОР ПРИЩЕМИЛ ПАЛЕЦ
Бабушка Тювесон сидела и вычесывала шерсть, когда во двор въехал верхом богатей Синтор. У Синтора не было заведено стучаться или спрашиваться. Р-раз! - кухонная дверь распахнулась, и бабушка увидела незваного гостя.
- Где вы ее спрятали? - проревел он.
Бабушка прищурилась на него слезящимися глазами.
- Кого? - удивилась она.
Щетина на Синторовом подбородке накалилась.
- Девчонку - кого же еще? Доротею Эсберг! Не придуривайся, старая карга! Пароход отчаливает через полчаса, а ее нет.
Бабушка поджала губы:
- Ищи сам! Сапоги в прихожей оставь - полы только что вымыты.
У Синтора на сапогах налипла глина. Но разуваться ради какого-то сброда!?.
- Миккельсон дома? - рявкнул он.
- Нету его, - ответила бабушка.
Дверь в каморку открылась, и выглянул Миккель.
Одной ногой он сдерживал рычащего Боббе. Синтор покраснел, как бурак.
- Что, шавка еще жива? Смотри, коли не сделаешь до субботы, что я велел!..
- Запри Боббе да сходи с корзинкой на чердак, набери шерсти в сундуке, - попросила бабушка дрожащим голосом.
Миккель почувствовал, как его душит гнев, но послушно взял корзину, запер Боббе в каморке и побежал на чердак.
Он слышал, как Синтор с грохотом снимает сапоги в прихожей и входит в комнатушку Петруса Миккельсона.
- Доротея Эсберг, где ты?.. - донеслось по дымоходу на чердак.
Миккель поднял крышку сундука, подпер ее чурочкой, опустился на колени и стал наполнять корзину.
- Это ты, Миккель? - раздался жалобный голосок.
Миккель испуганно оглянулся. Старый, перемазанный дегтем парус плотника Грилле зашевелился, и показался человек в разодранном черном платье. Нос в саже, в волосах паутина...
- Туа-Туа!.. - пробормотал он.
Губы ее задрожали, она показала на дверь:
- Ой, Миккель, он сюда идет!
Синтор снова натянул сапоги, и теперь топал вверх по лестнице.
- А вот мы чердак проверим! - бурчал он, обращаясь к бабушке Тювесон. - Доротея Эсберг! Пароход отчаливает!
- Пароход? - удивился Миккель. - Но ведь ты...
- Все переменилось. Милый Миккель, не отдавай меня ему! - Туа-Туа прижалась, дрожа, к Миккелю. - Не то мне никогда больше... никогда не видать ни тебя, ни Бранте Клева...
Сапоги грохотали уже возле двери плотника. Плетка стегала по стенам, точно Синтор везде искал тайники.
- Сундук... - шепнул Миккель. - Лезь в шерсть, живо!
Этот сундук когда-то служил холодильником, тогда в нем лежал лед. Он был высокий, больше метра, и наполнен шерстью только наполовину. Миккель подсадил Туа-Туа сзади, и черный подол исчез под грязной шерстью.
Дверь распахнулась - на пороге стоял Синтор. Он молчал, только подозрительно таращил глаза на Миккеля. Потом приступил к поискам. Приподнял парус и вымазался дегтем. Перерыл все тряпки в американском сундуке. Перебрал, громко чихая, засыпанную нафталином зимнюю одежду Миккельсонов, которая висела на палке под крышей.
И остановился, наконец, за спиной Миккеля, который силился закрыть шерстью пару упрямо торчавших наружу черных чулок.
- Скоро кончишь копаться?! - заорал Синтор.
- Завтра в это время! - отрезал Миккель.
С такими, как Синтор, добром говорить бесполезно.
Синтор промолчал, но рука его качнулась, словно рея, и Миккель стукнулся о дымоход, так что кирпич треснул.
Но правой ногой он успел ударить по чурочке, подпиравшей крышку сундука.
Ба-бах-х! Крышка захлопнулась - прямо Синтору по пальцам.
- Ты что, убить меня задумал, крысенок подлый?! - взвыл Синтор и шагнул к Миккелю.
Вдруг снизу донесся возбужденный лай. Боббе вырвался на свободу.
- Боббе!.. Ай да Боббе, в окно выскочил! - воскликнул Миккель и дернул вешалку.
Бабушкины теплые юбки полетели вниз в облаке пыли и нафталина.
- Сюда, Боббе, на помощь!..
К собачьему лаю примешалось испуганное ржание Черной Розы.
- Разрази меня гром, эта дрянь на лошадь напала!.. простонал Синтор.
Он сдернул с головы юбку и выскочил в дверь.
А Миккель уже стоял на коленях и дрожащими пальцами поднимал крышку:
- Как ты там, Туа-Туа? Пришлось закрыть, понимаешь?.. По башке не попало?
Из шерсти вынырнул рыжий вихор.
- Нет, все в порядке, Миккель, - сообщила Туа-Туа отдуваясь. - А вдруг бы он!.. - Она до боли стиснула руку Миккеля. - Как думаешь - не вернется? Не догадался?..
Они прильнули к окошку. Богатей Синтор взгромоздился на Черную Розу. Боббе с лаем прыгал вокруг них.
- К тому времени пароход уйдет, - ответил Миккель. Еда есть?
Туа-Туа пристыженно покачала головой.
- Я все ночью съела, когда...
- Ничего. Я добуду немного. Расскажешь, когда вернусь.
Уже в дверях он вспомнил про ленту, обернулся, достал ее изза пазухи и поднес к свету.
- Если ты повесишь ее на клотик *, я залезу и достану даже с самой высокой мачты, - сказал он глухо.
Туа-Туа улыбнулась сквозь слезы. И он почувствовал, что заячья лапа становится все меньше и меньше - ну совсем, как обычная нога.
Глава восемнадцатая
ЖАРЕНАЯ СЕЛЬДЬ В КОЖАНОМ МЕШОЧКЕ
Бабушка то и дело выбегала в прихожую.
- И что тебе опять понадобилось на чердаке, Миккель?..
Миккель с оттопыривающимися карманами оборачивался на лестничной площадке.
- Салазки делаю, - улыбался он.
- Среди лета-то? Ты кому голову морочишь, бездельник?
Но Миккель уже исчез, а бабушкины ноги не могли поспеть за ним.
А как он ел!
- С каких это пор ты так полюбил жареную селедку да картофель в мундире, Миккель Миккельсон?
- Сегодня с утра, с восьми часов, - отвечал он, торопливо жуя.
Но Миккель больше жевал впустую. Сельдь и все остальное попадало в кожаный мешочек, привязанный к
* Клотик - деревянный кружок на конце мачты.
ножке стола. Потом мешочек оказывался под рубахой.
И Миккель исчезал на чердаке.
Туа-Туа сидела под парусом и стучала зубами.
- Всякий раз, как заскрипит лестница, мне кажется Синтор идет, - жаловалась она.
- Брось, пароход ушел, а в ночь на субботу и мы в путь отправимся, - утешал ее Миккель и выкладывал сельдь на заднюю корку своего дневника.