Того самого дневника, в который он записывал все происшествия, с тех пор как совсем еще маленьким мальчиком сидел на Бранте Клеве и ждал отца. Теперь осталась только одна незаполненная страница, да и то на ней было написано вверху: Разработка планов и накопление запасов для побега из Лъюнги. 1897 год.
Туа-Туа уплетала селедку.
- Что-то мои бородавки опять чешутся, Миккель. Плохая примета.
- Суеверие! - фыркнул Миккель. - Я тебе шкурку от сала принесу, все сведешь.
Небо заволокло тучами, на чердаке стало темно.
- Ты... ты бы мне свечу принес, - робко попросила Туа-Туа. - А то как же вечером? У меня был огарок, да я выронила на Бранте Клеве, когда встретила...
- Чтобы Мандюс свет увидел и они забрали тебя, так, что ли? - перебил Миккель.
- А иначе я опять всю ночь спать не буду! - всхлипнула ТуаТуа. - Как закрою глаза - его вижу, открою - опять он перед глазами.
- Кого видишь?
Туа-Туа собралась с духом и рассказала о человеке на пустоши. Миккель слушал с горящими глазами.
- Овца? - прошептал он. - Вор, овцекрад, так я и думал! - Он даже вспотел от волнения. - Вот бы мы его схватили и отвели к Синтору: "Получай, Синтор, своего овцекрада! Может, оставишь теперь в покое чужих собак?" Кто ходит в мятой шляпе с перьями, Туа-Туа?
- Енсе-Цыган. кто же еще?
- Верно - Эбберов конюх. А значит, и Белая Чайка недалеко. Вот бы одним разом двух зайцев! И все бы наладилось! Он взял Туа-Туа за руку. - Осталась бы ты... у нас? Навсегда? То есть мне все равно в море уходить, но когда не к кому возвращаться, то и домой не тянет, вот.
Миккель почувствовал, что лицо его горит, словно в огне. Он уставился на гвоздь в стене, как делают, когда хотят остановить икоту.
- Погоди-ка, Туа-Туа... - пробормотал он и шмыгнул вниз.
Вернулся Миккель с огарком.
- Поставь под парус, обойдется, - сказал он. - Мне идти надо. Бабушка все допытывается, и отец должен вот-вот вернуться.
Они посидели молча возле окошка, глядя, как сгущается сумрак у верфи.
- Через неделю будут спускать на воду, - заговорил Миккель. - Говорят, Скотт уже команду набрал. Пойдут в Санкт-Петербург, за осиной для спичек.
Вдруг он заметил слезы на глазах Туа-Туа.
- Да что это я все о своем! А твою беду забыл...
Он хотел сказать "бедняжка Туа-Туа" или что-нибудь еще того ласковее, но иногда язык точно прилипает к гортани.
- Все наладится, Туа-Туа, - произнес он хрипло.
В прихожей застучали сапоги - пришел Петрус Миккельсон.
- Спокойной ночи, Туа-Туа.
- Спокойной ночи, Миккель.
В дверях он обернулся.
- Будет время, я тоже научусь на органе играть, - сказал Миккель тихо. - "Ютландскую розу" и все такое прочее. Хочешь, Туа-Туа?
Глава девятнадцатая
ОГОНЬ
У Туа-Туа не было часов, но она и без того видела, как наползает ночь.
На сколько хватит такого огарочка?
Сначала она прочла все псалмы, какие помнила. Потом все песни и припевки - все, что знала наизусть. Когда совсем стемнело, оставался только "Отче наш". Она медленно прочла его семь раз кряду, потом зажгла свечу, ' стараясь не думать о Синторе и о "шляпе".
Затем Туа-Туа свернулась клубочком на шерсти, которую набросал под парусом Миккель, и пробормотала: - Аминь! Доброй ночи, Доротея Эсберг, Льюнга, Бухюслен, Швеция, Мир.
Но закрыть глаза никак не решалась.
Она снова прочитала "Отче наш", потом посчитала до тысячи по-датски - так медленнее.
Веки становились все тяжелее и тяжелее, свеча - все больше и больше. Вот у свечи выросли длинные руки, и она пустилась в пляс, стегая по стенам желтой плеткой. Плетка вытягивалась, извивалась...
Туа-Туа быстро села. Окно! Это из него падал странный свет, плясавший на стенах.
Похолодев от ужаса, она прижала нос к стеклу.
Тысячи огоньков метались на склонах Бранте Клева. Они скользнули вниз, но нашли там только камень да мох. Тогда они опять побежали вверх, добрались до вереска на Синторовой пустоши, и к ночному небу потянулись столбы дыма.
Туа-Туа опомнилась.
- Бранте Клев горит! - закричала она и помчалась вниз по лестнице, путаясь в черной юбке, с огарком в руке.
Плотник Грилле - он проснулся от первого же крика - успел только заметить, как что-то черное катится вниз по ступенькам с чердака. В следующий миг его толкнуло так, что он влетел обратно в комнату и шлепнулся на стол. Тарелки и горбушки посыпались на пол.
- Сто... сто... стой, стрелять буду! - заорал плотник и прицелился в "привидение" бутылочным горлышком.
Но Туа-Туа была уже в прихожей. Здесь она наскочила прямо на Миккеля.
- На Бранте Клеве пожар! - жалобно произнесла она, не думая о том, что теперь весь побег сорвался.
Петрус Миккельсон стоял на кухне и натягивал сапоги.
- Марш сюда! Берите ножи и нарубите кустов, сколько успеете! - скомандовал он. - Возле каменоломни стоит кадка с водой. Там намочите.
Сверху спустился плотник Грилле, хромой и такой сердитый, что справился бы и с десятью пожарами. Бабушка схватила очумевшего Боббе за ошейник, но, увидев Туа-Туа, ахнула и выпустила его от удивления. Боббе кинулся бежать, Миккель следом.
Петрус Миккельсон первый поспел к кадушке и окунул в воду срезанный кустик.
- На пустошь!.. - хрипло крикнул он. - Ветер восточный. Коли огонь доберется до овец, они все до единой с обрыва попрыгают! Я отстою верфь! Не дай бог, огонь распространится на север - тогда бригу крышка!
И он исчез в дыму среди голых утесов.
Миккель первым выскочил на пустошь. По вереску прямо на него катила с громким треском стена огня и дыма.
А между ним и стеной были овцы. Вожак хотел пробиться сквозь огненную стену, но отступил с опаленной шерстью.
И сразу вся отара шарахнулась к пропасти. Миккель, крича и размахивая веником, бросился наперерез.
Первая овца уже достигла изгороди. Но она не стала прыгать, а пригнулась и боднула жерди. Тр-р-рах! За ней все остальные вырвались на волю. Лавина шерсти перевалила через сломанную изгородь и покатилась к краю.
И тут появился Боббе. Он летел как пуля, Миккель не успел даже заметить откуда. Громко лая, Боббе ворвался в обреченную отару и рассек ее на две части, да так умело, словно родился овчаркой.
Первая половина свернула в лощинки; здесь овцы вдохнули свежего воздуха и остановились в нерешительности, жалобно блея.
Левый поток все еще стремился к пропасти. Но Миккель благодаря помощи Боббе подоспел вовремя. Он кричал и размахивал веткой, не пуская овец к краю. А вот и лысина Грилле вынырнула из-за камней. Ба-ам-м!.. Он выстрелил в воздух из обоих стволов.
Боббе тоже прибежал сюда. Громким лаем он погнал овец к первому стаду, и они сгрудились вокруг своего вожака.
Опасность для отары миновала. Оставив Туа-Туа присматривать за овцами, Миккель и плотник вооружились новыми ветками и побежали дальше, сбивать пламя.
В деревне громко выла лавочникова сирена; с той стороны уже спешили люди. Но с этого края были только они двое.
Дым проникал в нос и рот, ел глаза. Миккель отчаянно хлестал по искрам в вереске, затаптывал огонь ногами.
Где-то вдалеке раздался хриплый голос Синтора:
- Бочки с водой сюда! Гони лошадь, Мандюс!
Мысли Миккеля смешались: "Бочки... лошади... Сейчас все будет в порядке... Я смогу..." Он хлестал и хлестал, а голова все сильнее кружилась от дыма. Куст точно сам колотил по пламени, но с каждым разом слабее и слабее. Миккель закашлялся и посмотрел кругом. Грилле куда-то исчез.
Воздуха! В груди стучало... Воздуха! Он повернулся и стал отступать, но сбился с пути и набрел на новые очаги пожара.
- Туа-Туа!.. - отчаянно завопил он.
В ответ чуть слышно донеслось: