Туа-Туа стояла в углу и ревела.
- Это чей бидон там прохудился? - прищурилась бабушка.
Миккель обиделся.
- Что ты, бабушка, не видишь - она расстроилась! А ежели человек расстроился, его, может, надо в покое оставить.
- Прав Миккель, - сказал Миккельсон-старший. - Иди, Туа-Туа, в мамину каморку, отдохни чуток. Потом расскажешь, коли есть что рассказать.
- "Потом, потом"! - всхлипнула Туа-Туа. - Знаю я, что будет потом. Я убежала от тетушки Гедды. Хотите выгонять, так выгоняйте сразу!
- Почему же ты убежала, дитятко? - спросила бабушка, нарезая зельц.
Туа-Туа посмотрела на зельц и глотнула, потом глянула на Миккеля и опять глотнула.
- Потому что я люблю...
- ...зельц? - спросила бабушка, обсасывая сальную шкурку.
Туа-Туа затрясла головой:
- Зельц тоже, но еще... еще больше...
Она спрятала лицо в ладони и выбежала. Миккель побагровел.
- Ко...коли ничего срочного нет, - заговорил он наконец, - пойду на двор, подышу.
- Иди, иди, - ответила бабушка. - А встретишь случаем Туа-Туа Эсберг - ты ее знаешь, - то скажи, что не худо бы подсобить слепой старухе с посудой. В этом доме уже давно девчонки не хватает.
Глава тридцать первая
КТО БЛЕЕТ В ПРИХОЖЕЙ
Енсе-Цыган всю свою жизнь бродил по дорогам. От этого развивается аппетит, да только на дороге хлеба не найдешь.
Лучшие в мире ковриги печет бабушка Тювесон из Льюнги. И Енсе принялся наверстывать упущенное. Он отрезал здоровенные ломти хлеба и клал на них толстые куски жирного зельца. Холодная жареная сельдь отправлялась следом за скумбриевой икрой. Когда бабушка налила ему пятую чашку кваса с молоком, он смог только кивнуть - до того у него был набит рот.
Зато Туа-Туа почти не ела. Стоило ей откусить кусочек, как тут же начинали капать слезы.
- Никогда, ни за что... - твердила она. - Пусть в Дании самые раскрасивые леса на свете, и пусть тетушка Гедда всех добрее... Все равно ничто... не может...
Миккель жевал поросячье ухо и никак не мог прожевать. В таких случаях единственное спасение - сметливая бабушка, такая, как у Миккеля Миккельсона. В самый разгар обеда ей вдруг загорелось мыть посуду. Ну и уронила тарелку, конечно, старая ворона.
И тоже давай охать:
- Хуже нет одной хозяйство вести в доме, где полно непутевых мужиков, - жаловалась она. - А тут еще, как на грех, глаза что ни день, то плоше. Хоть бы ты пособила, что ли, Туа-Туа, у тебя глаза молодые! Налила бы воды в таз да сполоснула тарелки...
Туа-Туа захлопотала с посудой и забыла про свое горе Бабушка удивленно вытерла слезы платком. Вот уж не ждала она, не ведала, что учителева дочка Туа-Туа Эсберг такая расторопная!
- А много ли тут дела-то! - Туа-Туа гордо повела подбородком. - Вы отдохните, бабушка, я сама управлюсь.
Солнце заглянуло в окна. Туа-Туа подняла нос и заметила, что стекла тоже протереть не худо. А натоптали-то - беда! Бабушка разрешит пол вымыть?
Бабушка разрешила.
- После обеда и займусь, - прощебетала Туа-Туа и рассмеялась в первый раз за много дней.
Цыган наконец-то оторвался от начисто вылизанной тарелки и сказал спасибо.
- А теперь что ж, пошли к ленсману, - сказал он.
Миккельсон-старший поглядел на Белую Чайку. Она стояла под дуплистой яблоней и обсыхала на солнце.
- М-м-м-м... - пробурчал он. - Нам туда вроде и ни к чему, но...
Туа-Туа оторвалась от своих дел:
- А зачем это Енсе понадобилось к ленсману?
Так и сказала "Енсе". Серые холодные глаза Цыгана заблестели.
- Подумаешь - овцу увел! - Туа-Туа сердито фыркнула. А если человек голодный? К тому же он говорит, что и не крал вовсе. А Белая Чайка раньше была его. Спросите сами Эббера, когда про польские рубины пойдете узнавать!
Цыган так и подскочил. Рука его метнулась к ножу.
- Эббер?.. - прошептал он.
- Чего прыгаешь? - рассердилась бабушка и заставила его сесть. - С ногой-то!.. Да вы поглядите на себя, все трое краше в гроб кладут!..
Миккель попытался возразить, но Петрус Миккельсон поддержал бабушку.
- Мама права, это дело надо переспать. Туа-Туа отдохнет в ее каморке, Енсе - длинный, он здесь на кушетке ляжет, а Миккель в кладовке вздремнет.
Одно дело, когда Миккельсон-старший говорил животом, но сейчас голос у него был такой, что лучше не спорить.
Миккель свернулся калачиком на одеяле на полу. Боббе устроился в ногах. А только попробуй усни после такого дня!
Стоило ему закрыть глаза, как он видел белое лицо Якобина в воде, Эбберов крюк, паромщика, Енсе, Сирокко...
Белая Чайка! Миккель сел. Над самым домом гром рокочет, а Чайка стоит под яблоней!
Миккель сбросил одеяло и шмыгнул на кухню. Что это? Кушетка пуста, дверь приоткрыта!.. Похолодев от ужаса, он отодвинул занавеску и выглянул в окно.
Цыган отвязал лошадь и держался за холку, точно приготовился вскочить на спину.
Миккель хотел закричать и не смог. "Если ты опять угонишь Чайку, негодяй, то..."
Но Цыган просто оперся на лошадиную шею из-за ноги.
Вот уже Белая Чайка трусит к конюшне, а Енсе скачет рядом на одной ноге.
Стыд и позор! Цыган подумал о лошади, а он забыл...
Миккель присел на корточках возле плиты и стал подбрасывать полешки.
Он не заметил, как бесшумно вошла в своих войлочных шлепанцах бабушка налить воды в кофейник.
- Коли не спишь, Миккель, зайди сюда. Скажи, как нравится! - позвал отец из своей каморки.
Миккель вошел надутый.
Отец стоял на коленях возле кровати; он только что достал изпод нее кораблик.
- Хотел к твоим именинам поспеть, да оснастка задержала.
Так вот над чем отец трудился всю зиму: игрушечный корабль!
Может, Миккель и успел забыть, кто он такой, - зато сейчас сразу вспомнил. Нет, реи настоящего корабля не для Хромых Зайцев!..
Миккельсон-старший встал с разочарованным видом:
- Что-нибудь не так, Миккель?
Миккель пожевал:
- Только... только то, что на нем далеко не уплывешь. А мне надо в море!.. - Так и сказал: не "хочется", а "надо"! Спасибо, - добавил он.
На кухне бабушка поторапливала Туа-Туа:
- Куда же я сухари дела? Ох, уж эти глаза! Ставь сюда сахар, Туа-Туа... Эй, мужчины, кофе пить!
Но у всех пропал аппетит. Даже Енсе болтал в чашке сухарем без всякой охоты.
- Так вот, - Петрус Миккельсон прокашлялся: - насчет овец, значит...
- В прихожей блеет кто-то, - угрюмо сказал Миккель, Передай сухари да не болтай вздора! - ответила бабушка.
- Али не слышите? Посмотрите сами, коль не верите, обиделся Миккель.
- Выше голову да стой ты, не качайся! - скомандовал кто-то в прихожей.
Туа-Туа стала белее снега - этот голос она узнала бы из тысячи.
- Тетушка Гедда!
Глава тридцать вторая
ТЕТУШКА ГЕДДА ЛОВИТ ОВЕЦ
Тетушка Гедда? Как же так? Разве она не уплыла в Данию, в Эсбьерг?
Конечно, уплыла. Но у тетушки Гедды была одна привычка: всякое дело доводить до конца. А тут она вбила себе в голову, что Туа-Туа - несчастная сиротка, которая сама и нос-то вытереть не сможет.
Мол, ей нужна твердая рука - такая, как у старой Гедды. Так думала тетушка, сидя в каюте "Короля Фракке" с вязаньем - курточкой для "бедной дитятки".
- Выше голову, крошка! - сказала тетушка Гедда и глотнула кофе из чашки.
Но кофе все равно что снотворное для одиноких, старых дев, и она сама не заметила, как заснула.
А когда она проснулась, Туа-Туа исчезла. Даже слезинки не осталось на диванном плюше.
Тетушка Гедда высунула в иллюминатор зонт и завопила страшным голосом.
Сбежались люди.
Тетушка Гедда кричала:
- Кто утащил Доротею Эсберг? Подайте его сюда, я из него душу вытрясу!
Пришел капитан, за ним рулевой, за рулевым - весь перемазанный сажей машинист. Каждый клялся, что с тех пор, как пароход отчалил от Паромной пристани, никто не видел рыжей девчонки в траурном платье и с зеленой лентой.