Обыскать пароход было минутным делом. Тетушка Гедда зарыдала и выгнала всех вон из каюты. Бедная крошка свалилась за борт! Не сидеть ей в городском парке в Эсбьерге, не слышать ей соловьиных трелей...
Тетушка Гедда до того расстроилась, что пальцы ее сами начали вязать.
Но что это торчит в тетушкином клубке? Дрожащие пальцы развертывают смятую салфетку. Гедда надевает очки и читает:
Дорогая, дорогая, милая тетушка Гедда! Ты никогда не простишь меня, но я тебя очень-очень люблю. Конечно, Дания очень красивая. Но...
Дальше был большой пробел и мокрое пятно, точно ктото остановился, чтобы поплакать. Тетушка Гедда тоже вытащила платок. Вот напасть - еще и насморк одолел!
...моего лучшего друга звать Миккелъ Миккельсон. Он живет в Льюнге на постоялом дворе, но мы, наверное, убежим в Америку на угольщике. Не ищи. Орган возьми себе.
Твоя Туа-Туа.
Что сделала тетушка Гедда? Она отправилась на капитанский мостик, ткнула капитана зонтом в спину и гаркнула:
- Поворачивай пароход! Я еду обратно!
Но капитан "Фракке" не позволял каким-то там датским тетушкам командовать собой.
Он гаркнул в ответ:
- Здесь я решаю, когда и куда поворачивать!
Губы тетушки Гедды сердито дернулись. Но ей было известно, что и в Швеции и в Дании выбрасывание капитанов за борт карается по закону. Поэтому она довольствовалась обещанием, что ее высадят на берег.
- На первой же пристани! И орган чтобы выгрузили!
И тетушку Гедду высадили на берег. На ближайшем хуторе она наняла здоровенную подводу. Добрый крестьянин помог ей погрузить орган.
- Поехали! - скомандовала тетушка Гедда.
Возница чмокнул губами, подвода тронулась. Тетушка Гедда сидела за ящиком и вязала так, что спицы звенели.
Мы уже знаем, что дорога кончалась у Синторовой пристани. Но тетушке Гедде нужно было дальше.
- Сгружай орган! - распорядилась она. - Вот тебе крона за хлопоты, да не трать ее на какой-нибудь вздор.
Правда, крона была датская, но тетушка Гедда сказала, что она даже лучше шведской. И зашагала через пустошь.
Как раз в это время вернулась гроза. Она была из тех гроз, что способны неделями бродить вокруг деревни. Ветер завывал в горелом вереске. Тетушкины башмаки гулко шлепали по лужам.
- Бэ-э-э-э!
Тетушка Гедда круто остановилась. Ягненок? Ну конечно, ягненок!
Богатей Синтор перегнал свое стадо на северную пустошь, да, знать, один сосунок отбился и теперь звал мать.
Тетушка Гедда сразу определила: вон за тем обгоревшим загончиком блеет, бедняжечка.
- Ах ты, дитятко жалкое! - пробормотала Гедда и тихонько обогнула загон.
Но здесь она увидела не овечку, а человека в черном костюме и широкополой шляпе. Шляпу украшал венец из красных перьев.
- Бэ-э-э-э! - усердствовал мужчина; он еще не заметил тетушку Гедду.
- Постыдился бы, негодник! - крикнула тетушка и стукнула его зонтом так, что перья полетели.
Мужчина испуганно заблеял и бросился наутек на полусогнутых ногах. Но зонтик тетушки Гедды снова метнулся вперед, как молния, и зацепил беглеца ручкой прямо за шею.
Говорят, будто старые девы за версту кофе чуют. А дым над трубой постоялого двора был настоящего кофейного цвета. Если бы не этот дым, тетушка Гедда ни за что не нашла бы дорогу.
- Шагай, слизняк! - скомандовала она и повела полузадушенного кривляку вниз по Бранте Клеву, определяя путь по запаху.
В прихожей человек-овца вдруг заблеял еще раз и попытался вырваться.
- Нет, нет! - всхлипнул он при виде грозно поднятого зонтика. - Я не бежать вовсе, только чулки снять!..
На башмаки "артиста" были натянуты красные чулки от трико.
Глава тридцать третья
ШКУРА, КОТОРУЮ НАДО ДУБИТЬ
Слыхали вы об овцах, которые стучались бы в дверь, прежде чем войти?.. Нет? Зато вы не слыхали и о таких тетушках, как Гедда из Эсбьерга!
Тетушкины руки были заняты двуногой овечкой, поэтому она толкнула кухонную дверь ногой.
- Мир вам, хозяева! - сказала тетушка Гедда и наподдала пленнику коленом сзади, так что он полетел к печке - прямо в пасть Боббе.
Боббе взвыл, подскочил и вцепился в черные брюки так ловко, словно всю жизнь только этим и занимался. Человек-овца вопил, Боббе глухо рычал.
Едва Петрус Миккельсон выдворил Боббе в каморку, как настал черед бабушки всполошиться:
- Не бери греха на душу, парень!..
Енсе поднялся на ноги и шел, хромая, на дрожащего оборотня. В правой руке он держал мексиканский нож.
- Так это ты, волк паршивый?! Так, ясно!..
Сильный удар сшиб с оборотня шляпу - полюбуйтесь-ка, вот он перед вами, сторож льюнгской церкви. На голове котелок, руки прикрывают то место сзади, где Боббе вырвал лоскут.
- Тоже волк - овца он, вот кто! - презрительно фыркнула тетушка Гедда, разделяя драчунов зонтиком. - Взрослый человек, а носится в проливной дождь и блеет! Где это видано?
Миккель смотрел, словно завороженный, на широкополую шляпу, упавшую на пол. Вокруг тульи торчали четыре замызганных пера, что украшали некогда уздечку цирковой лошади. Шляпа Цыгана! Которая слетела с его головы в тот раз, когда Белая Чайка прыгнула через речку.
Где же были твои глаза, Миккель Миккельсон?
Он перевел взгляд ка ноги Якобина: акробат успел снять только один красный чулок.
"Соображай, какой получится след, если на башмак натянуть чулок? Как от морской овцы - что на песке, что на огороде!
И что такое пятиметровый прыжок для акробата!
И зачем - помнишь, Миккель? - зачем нужно было Якобину куда-то грести по ночам?
А хриплый, блеющий голос Якобина? Конечно же, это он заманивал овечек в Эбберову бочку!
И лишь один Боббе смекнул, какая опасность грозила Ульрике, когда она по вечерам шла навестить Синторовых овец - в охотничьих угодьях Якобина!"
Чем больше Миккель думал, тем яснее понимал, каким он был остолопом.
- Спрячь нож, Енсе, здесь я распоряжаюсь! - прогремел голос Миккельсона-старшего. - И без того дрожит, словно в лихоманке.
Бабушка подвинула Якобину скамеечку, и он, стуча зубами, сел возле печки.
Петрус Миккельсон вышел с видом судьи на середину:
- Так это ты, Якобин, крал Синторовых овец? Может, скажешь, зачем ты это делал. А мы послушаем.
Якобин посмотрел на дверь, где стояла, точно солдат, тетушка Гедда с зонтом наготове.
- Чтобы от воротника избавиться! - прохрипел он с отчаянием. - Эббер сказал, пока не наполним бочку, ехать нельзя.
- Как... что... ехать? - растерялся Миккельсон-старший.
- Они мечтали опять с цирком поехать, понимаете? - нетерпеливо вмешался Миккель. - И вбили в голову паромщику, что он не овец возит, а карликовых лам для цирка Кноппенхафера.
Тетушка Гедда опустила зонтик.
- Ишь, мошенники! - усмехнулась она. - И все потому, что воротник жал?
- Пять лет - больше ни один акробат не может выдержать такой ошейник! - мрачно сказал Якобин и оттянул пальцем воротник. - Если он после того не уйдет, то, считай, пропал, не будь я Еко...
- Екобин! - крикнула Туа-Туа и подпрыгнула на кушетке. - Понял, Миккель? "Е" на фонаре, который вожак подцепил рогами после пожара...
- Он думал, "Якобин" пишут через "Е", - подхватил Миккель.
Якобин окончательно сник.
- Я невзначай, - прошептал он. - Вышел, гляжу, а фонарь свалился...
- А мою шляпу на своей башке носишь тоже невзначай? хрипло спросил Цыган и воткнул нож в стол перец носом у Якобина.
Якобин вспотел.
- Я нашел ее у реки, - прошептал он.
- И смекнул: "Кто приметит меня в этой шляпе, рвакет домой, как из пушки, и заорет - опять, мол, злодей Цыган балует!" Мол, разве церковный сторож, черный котелок, позволит себе, чтобы разбойничать?
Якобин жалобно заголосил: - Хотите верьте, хотите нет, люди добрые, а я только потому эту шляпенку надевал, что очень уж котелок тесный!.. - Он сдернул котелок с головы и швырнул в печь. - Воротник, жилет - все жмет!..