- Пользовал огромный успех во все столицы Нового и Старого Света. Что могу еще служить, господа?
Петрус Миккельсон спрятал жилет с золотыми нашивками под куртку:
- Отнесу священнику, что он скажет.
Вдруг плотник Грилле, который все это время сидел на лесенке и чесался, вскочил и выдернул ружье из куста.
- Ох, я болван! - вскричал он. - Сижу тут, а ведь сегодня должен прийти капитан Скотт!
Глава тридцать пятая
КАПИТАН СКОТТ
Всю дорогу в ушах Миккеля звучали слова Грилле. И чем больше он думал о кораблике в каморке отца, тем сильнее расстраивался.
Как будто отец хотел показать, что Миккель только на то и годится, чтобы пускать игрушечный кораблик на озере в клевском лесу. Куда, мол, тебе, хромому!
И уж что скрывать: в правом башмаке до того ныло и стучало, что вся Льюнга, наверное, слышала и смеялась.
В такие минуты, как никогда, нуждаешься в друге, который мог бы тебя понять. А коли есть хромая цирковая лошадь, то лучшего друга и не придумаешь.
Миккель шмыгнул прямо в конюшню, но Белой Чайки не было на месте.
- Господи, совсем забыла тебе сказать, - успокоила его бабушка, когда он ворвался на кухню. - Енсе собрался к священнику, так не пускать же пешком беднягу. "Езжай, говорю, верхом". Насчет работы отправился.
"Езжай!" Точно Белая Чайка не его, не Миккеля! Точно за нее не заплачено!.. хотя, если разобраться, она, может, и в самом деле его?
Миккель сидел у стола и жалел себя. В руке у него был кусок мела, но, как он ни пытался нарисовать коня с головой и хвостом, все бриг получался. Тогда он достал складной нож и перечеркнул все. Три раза. Прощай, "Три лилии"!
Прощайте, все мечты!
Зато у бабушки настроение было отменное. В сети Петруса Миккельсона попалась камбала - наконец-то будет добрый ужин, а то все тюря да тюря! А глаза... что ж глаза - у бабушки появилась помощница, Доротея Эсберг!
Туа-Туа нащепала лучины и растопила плиту. Туа-Туа очистила рыбу и нарезала петрушки. Туа-Туа подняла крышку и сказала, что уха кипит хорошо.
- Картошку как варить - в мундире или почистить?
- Почистить! - ответила бабушка.
Вот благодать-то, сиди да распоряжайся!
Тетушка Гедда сидела в качалке, прямая как палка, и не могла надивиться на Туа-Туа. Время от времени она бормотала:
- Вот так-так! Что скажешь, Гедда? Думала ли ты, гадала ли?.. И посолить не забыла, и на ногу легка, козявка, и все-то у нее в руках горит!
Старая Гедда сняла очки и вытерла глаза: что за наваждение, слезятся, да и только.
- Простыла, видать! - пробурчала Гедда.
Она всегда так говорила, когда волновалась.
А из кастрюли распространился по всей кухне такой заманчивый запах, что она не усидела и пошла к плите снять крышку совсем. Ну и, конечно, засунула куда-то очки, так что сам черт не найдет. Кончилось тем, что тетушка Гедда едва не свалила часы и шкафчик с посудой.
Бабушка возмутилась:
- Нетто не видишь?
- Без очков ни на шаг! - ответила тетушка сердито и чуть не села мимо качалки. - Где мои очки, Туа-Туа?
Но бабушка уже нашла их - они лежали возле сахарницы и нацепила на нос. Нацепила, раскрыла Миккелево "Естествознание" и давай читать:
- "Свиней держат так же, как домашних животных, хотя они глупые, ленивые, некрасивые с виду и только знают, что спать да есть. Самца называют хряком, самку - свиньей, детенышей - поросятами".
Четыре года не могла ни единой буковки различить и вот вам, пожалуйста!
- Вижу! - вскричала бабушка, сдернула тетушку Гедду с качалки и закружилась с ней так, что все половики в кучу сбились. - Вижу! Вижу!..
- Сразу слышно! - тяжело дышала тетушка. - Хоть уши затыкай.
Потому что, если человек каждый день курит из трубочки можжевельник, то голос у него делается хриплый-хриплый.
А только кто не порадовался бы, слушая, как бабушка поет:
И к юным и к старым
Божественным даром
Приходит весна.
Та-ти-та, та-та!
Даже тетушка Гедда и та заслушалась. Ведь этот же самый стих пели в Дании - в Орхюсе и в Эсбьерге!
Тетушкины губы зашевелились сами собой, на глазах выступили слезы: родная Дания, лен на полях, аисты на речке...
Петрус Миккельсон вошел со двора с ломом в руках и тоже загорланил. Почти на тот же лад, только слова другие:
Когда над морем шторм бушует,
А мы идем под парусами!..
Лом он бросил за деревянный ящик.
"Бушует шторм! - презрительно фыркнул про себя Миккель. - В тесной комнатушке, где только один корабль и тот игрушечный, чуть больше аршина в длину!.."
"Не-ет, - подумал он. - Вот придет капитан Скотт, только меня и видели!"
Что, если подложить кусочек кожи в башмак, может, никто и не заметит заячьей лапы? Он мысленно повторил, что собирался сказать: "...а если команда уже набрана, то я готов картошку чистить или что угодно без жалованья первые шесть месяцев..."
Тетушка Гедда, тяжело дыша, опустилась на качалку и посмотрела на Туа-Туа.
- Теперь разве что музыки недостает, - сказала она своим обычным, скрипучим голосом. - Совсем запамятовала : орган-то я ведь привезла. На пустоши стоит. Заберите для Туа-Туа, как уеду.
В кухне воцарилась мертвая тишина. Глаза Туа-Туа стали большие-большие, чуть не с блюдечко.
- Что глаза таращишь? - буркнула тетушка Гедда. - Неужто трудно в честь отца хоть "Ютландскую розу" выучить?
- Но... как же... - И Туа-Туа бросилась в объятия старой Гедды.
- Ну-ну, дитя мое, ты уже большая! - пробормотала тетушка. - Старые девы - слепые курицы. Им бы всем головы оторвать!
- И вовсе я не большая! - ревела Туа-Туа.
- И вообще, дикая жимолость плохо приживается в Эсбьерге. - Тетушка Гедда часто заморгала и высморкалась. - Люди говорят, ей особый ветер нужен... Да вытри ты слезы, какую мокроту развела!
- А ты будешь приезжать нас проведывать? - всхлипнула Туа-Туа.
- Каждую весну, как лед сойдет. - Тетушка Гедда нагнулась и прошептала на ухо Туа-Туа. - Мне обещан бесплатный проезд туда и обратно.
Тем временем Миккель зашел в каморку и появился оттуда с отцовой бескозыркой на голове. Из дыры сбоку торчал упрямый светлый вихор.
- И далеко ты собрался? - спросил отец.
- Скотта повидать, - угрюмо ответил Миккель. - Хочу на его бриг наняться... - Он повернулся к Туа-Туа; уши его слегка порозовели. - Ничего не поделаешь, Туа-Туа. Нельзя мне на берегу засиживаться. У меня от этого зуд во всем теле.
- А что?.. - Петрус Миккельсон сунул руку за шиворот и почесался. - Правду сказать, меня последнее время тоже чесотка одолевает!
Чудно. Отец пошутил, а бабушка Тювесон вдруг побледнела, как простыня.
Миккель опустился на колени возле порога и достал складной нож.
- Постой чуток, Миккель, дело есть! - окликнул его отец.
Миккель нехотя побрел назад. Только левая нога была обута; правый башмак он снял, чтобы подложить кусочек кожи.
Петрус Миккельсон прокашлялся:
- Так вот, Миккель: Скотт не придет...
Миккель смотрел мимо отца в каморку. Игрушечный корабль стоял на подоконнике, купаясь в лучах вечернего солнца.
- Не придет?.. - прошептал он.
- Ни сегодня, ни завтра, ни на следующей неделе, - продолжал отец. - А хочешь на бриг наняться, то можешь сделать это, не выходя из дому.
Бабушка Тювесон схватила миску со стола и трахнула о пол так, что осколки и картошка полетели во все стороны.
- Так это ты был, Петрус Юханнес? - жалобно сказала она. - Негодяй ты, и больше никто. Нацепил бороду и надсмеялся над старухой матерью. Капитан Скотт - как бы не так! Мазурик ты есть, мазуриком и останешься!
Петрус Миккельсон обнял бабушкины плечи. И она почему-то не стала убирать его руку.
- Это же ради тебя все, мама! - заговорил он. - Чтобы ты не убивалась все эти два года, не гадала, какие беды могут случиться со мной и Миккелем на море, когда бриг будет построен. Надул телячий желудок, сунул под куртку - вот вам и Скотт. А теперь один Миккельсон остался.